Психиатрия Психиатрия и психофармакотерапия им. П.Б. Ганнушкина
№02 2016

Эмоциональные концепты русской языковой картины мира в норме и при патологии №02 2016

Автор:Е.Н.Давтян1,3, С.Э.Давтян2,3

1ФГБОУ ВПО Российский государственный педагогический университет им. А.И.Герцена. 191186, Россия, Санкт-Петербург, наб. реки Мойки, д. 48; 2ФГБОУ ВПО Санкт-Петербургский государственный университет. 199034, Россия, Санкт-Петербург, Университетская наб., д. 7/9; 3СПб ГБУЗ Городской психоневрологический диспансер №7 (со стационаром). 190005, Россия, Санкт-Петербург, Старо-Петергофский пр., д. 50

Номера страниц в выпуске:48-53

На основании анализа особенностей русской языковой картины мира, данных этимологических словарей, лингвистических работ об истории слов, обозначающих эмоции в русском языке авторы статьи приходят к выводу о справедливости социально-конструктивистского подхода в вопросе о происхождении эмоций. Доказательство своей позиции они находят в феномене реметафоризации при эндогенных депрессиях, когда вариативная надстройка в «эмоциональных» словах обедняется и душевное страдание предстает перед врачом в своем древнем «телесном» выражении. Кроме того, в работе предлагается дифференциация эмоций в категориях эмоций-реакций и эмоций-состояний.

Ключевые слова: эмоции, языковая картина мира, метафора, реметафоризация, боль.

elena.davtian@gmail.com

Для цитирования: Давтян Е.Н., Давтян С.Э. Эмоциональные концепты русской языковой картины мира в норме и при патологии. Психиатрия и психофармакотерапия. 2016; 18 (2): 48–53.

Emotional concepts in Russian linguistic world image in norm and pathology

E.N.Davtian1, S.E.Davtian2

1 A.I.Gertsen Russian State Pedagogical University. 191186, Russian Federation, Saint Petersburg, nab. reki Moiki, d. 48;

2 Saint Petersburg State University. 199034, Russian Federation, Saint Petersburg, Universitetskaia nab., d. 7/9;

3 Saint Petersburg City Psycho-Neurology Dispensary (with a Hospital). 190005, Russian Federation, Saint Petersburg, Staro-Petergofskii pr., d. 50

Based on the analysis of the Russian linguistic world image, on the data of etymological dictionaries and linguistic studies of the history of the words denoting emotions in the Russian language, the authors come to the conclusion about validity of the socio-constructivist approach to the question of the origin of emotions. They find the proof of their position in a remetaphorization phenomenon at endogenous depressions when the variable add-on in "emotional" words is impoverished and mental pain appears before a doctor in his ancient "bodily" expression. In addition, the authors propose a differentiation of emotions in terms of emotion-reactions and emotion-states.

Key words: emotions, linguistic world image, metaphor, remetaphorization, pain.

elena.davtian@gmail.com

For citation: Davtian E.N., Davtian S.E. Emotional concepts in Russian linguistic world image in norm and pathology. Psychiatry and Psy-chopharmacotherapy. 2016; 18 (2): 48–53.

Различные языки по своей сути, по своему влиянию

на познание и на чувства являются различными

мировидениями.

Вильгельм фон Гумбольдт

Методологические замечания

Попытки решения нестандартных задач всегда нуждаются в обозначении методологической позиции исследователя. Наше время – время повсеместного господства технологий: в производстве, медицине, образовании, быту и даже в деле получения научных знаний. Унифицированные технологии всегда основываются на предыдущих теоретических разработках и являются полезным инструментом при решении типовых задач (хорошо известный пример – доказательная медицина). Однако любая технология становится бесполезной при обращении к слабо разработанным областям знаний. Исследователь, взявшийся за решение нетиповой задачи, «нуждается в том, чтобы посмотреть на свою область со стороны, осмыслить ее в контексте науки как целого, нуждается в расширении кругозора» [1], в выходе за тесные привычные рамки своей специальности.

Свою методологическую позицию мы относим к постнеклассическому в классификации В.С.Степина [2] этапу развития научного знания и ее подробно излагали в печати ранее [3, 4]. В этой работе мы обозначим лишь некоторые ключевые моменты.

1. Фундаментальной онтологической характеристикой человеческого существования является понимание (смысл): человек живет, понимая. Понимание имеет языковой характер и полностью реализует себя только в языке. Понимание диалогично по своей сути: человек понимает себя только в диалоге через другого.

2. Предметом исследования в психиатрии является отклоняющееся от общепринятых норм поведение больного, прежде всего речевое. Поведение пациента детерминировано смыслами его патологической реальности. Инструментом прояснения патологических смыслов является диалог пациента с врачом. Единственный общий язык между врачом и больным – обыденный язык.

3. Точкой пересечения психиатрии и лингвистики является семантический (смысловой) уровень языка.

Введение

Тема национально специфической языковой картины мира практически не обсуждается на страницах современных психиатрических научных изданий. На этом основании мы считаем необходимым дать небольшую, самую общую историческую справку.

Языковая картина мира (менталитет, ментальность) является предметом научного интереса уже более века. Впервые писать о ней начали в конце XIX в. социологи и культурологи, изучавшие особенности жизни первобытных племен. Затем тему подхватили историки, обнаружившие важные различия средневекового и современного мышления; чуть позже менталитетом занялись философы (французская школа – «эпистема» М.Фуко; немецкая школа – «концепт» как основная единица ментальности, постигаемая герменевтически) [5]. Завершающим моментом развития темы менталитета явились работы лингвистов, которые начали систематически изучать проявления национально специфической языковой картины мира в категориях и репрезентациях разных языков.

В настоящее время общеизвестным в лингвистике является положение о том, что каждый естественный язык по-своему членит мир, т.е. имеет свой специфический способ его концептуализации. Иначе говоря, в основе каждого языка лежит особая модель мира, и говорящий вынужден организовать содержание своего высказывания в соответствии с этой моделью [5–12 и др.].

Обыденный язык («наивная», «донаучная» картина мира) интерпретируется как складывающаяся веками модель мира, «отражающая материальный и духовный опыт народа, носителя данного языка» [8]. Иначе говоря, любой язык в неявном виде содержит обыденные представления о мире, об объектах и ситуациях, правилах и нормах жизни [7]. В свою очередь, сами эти представления сформированы у современных носителей языка под влиянием языковой концептуализации мира (на этом предположении основана широко известная гипотеза лингвистической относительности Сепира–Уорфа). В этом проявляется двойственный характер языка: с одной стороны, он становится необходимым условием (матрицей) для категоризации мира, с другой – основным инструментом интерпретации/ понимания/описания этого мира.

«Наивные» картины мира могут разительным образом отличаться у носителей разных языков. Многочисленные сопоставительные исследования языков мира (англо-саксонских, славянских, языков малых народов и пр.) лишь подтвердили высказанные еще в начале XIX в. В.Фон Гумбольдтом идеи о том, что «ни в одном языке нет для обозначения внефизических предметов полностью равнозначных слов» [6]. Иначе говоря, каждый язык содержит свои национально-специфические концепты, которые часто трудно (а иногда и невозможно) полностью объективировать в других языках и которые определяют «культурные сценарии» поведения людей [9]. Следует отметить, что «наивная» языковая картина мира традиционно противопоставляется научной, которая является общей для людей, говорящих на самых разных языках, и не зависит от языка, на котором она описывается [8].

Эмоциональность русской языковой картины мира

Общим различительным признаком восточнославянской культуры признается ориентация на чувство в отличие от культуры Запада с характерной для нее ориентацией на рассудок. Среди большого количества исследований русской языковой картины мира [5, 7–13] широкую известность получили работы польского лингвиста А.Вежбицкой [9–11] о семантике русского языка и уникальных концептах русской культуры (любопытно отметить, что уникальные русские концепты «душа» и «тоска» имеют самое непосредственное отношение к психиатрии).

По мнению А.Вежбицкой, одними из основных особенностей русского языка являются его эмоциональность, «акцент на чувствах и на их свободном изъявлении… богатство языковых средств для выражения эмоций и эмоциональных оттенков» [9]. Каждый язык накладывает свою собственную классификацию на эмоциональный опыт человека, но «именно русский язык выступает как язык, уделяющий эмоциям гораздо большее внимание и имеющий значительно более богатый репертуар лексических и грамматических выражений для их разграничения» [9]. Вот что писал по этому поводу академик Ю.В.Рождественский: «Как лингвист, много лет отдавший сравнительному языкознанию, ответственно утверждаю: нет ни одного языка на земле, который обладал бы такими широкими возможностями передавать эмоции, образы и понятия, как русский язык» [14]. Иначе говоря, русский язык дает исключительный материал для анализа происхождения и становления эмоциональных слов в языковой картине мира носителей языка, так как по сравнению с другими культурами «русская культура относит вербальное выражение эмоций к одной из основных функций речи» [9].

Метафора как основной инструмент словообразования

Большинство слов, обозначающих феномены внутреннего мира, в том числе эмоции, являются абстрактными по смыслу именами в отличие от конкретно-предметных обозначений. В абстрактных именах совмещены инвариантная часть и вариативная, связанная с особенностями уклада жизни и практической деятельности каждого носителя языка в определенный период исторического развития [5]. Это соотносится с представлением о языке как о живой, постоянно эволюционирующей системе: с одной стороны, лексический состав языка определенного периода – относительно устойчивая система, с другой – в языке постоянно происходят процессы образования новых слов, изменения объема значения старых. Это означает, что язык в разные исторические периоды существенным образом отличается. Развитие языкового (человеческого) сознания происходит за счет появления новых абстрактных имен (слов), которые в дальнейшем становятся неотъемлемой частью понятийной системы (мира) человека. В итоге изучение происхождения слова «позволяет увидеть то сырье, из которого делается значение» слова [15].

Интерес к внутреннему миру человека, в том числе его эмоциональным состояниям, впервые возник и начал активно развиваться только в XVIII в. По данным лингвистов, в русском языке того периода зафиксировано всего около 400 слов (в настоящее время эта цифра на порядок больше), обозначающих любые психические переживания человека (М.В.Круглов, 1998) [5]. Система обозначений психических состояний еще не сложилась, а значения отдельных слов, в том числе обозначающих эмоции, были слабо дифференцированы и отличались полисемантичностью (А.А.Камалова, 1994) [5, 13, 16]. Именно в это время христианская идея души начала постепенно преобразовываться в светское понимание психики. Исследования лингвистов хорошо согласуются с данными обширной психиатрической литературы, свидетельствующей о том, что «чувство» и «чувствование» стали психиатрическими понятиями лишь с XVIII в. До того «на протяжении столетий те же самые обстоятельства рассматривались в рамках темы “страдания души”» [17].

В основе появления в языке новых слов лежит метафора. Основой метафоры является сравнение – устойчивое подобие, раскрывающее сущность предмета (например, сравните значение слова «рука» в словосочетаниях «рука матери» (не метафора) и «рука судьбы» (метафора). Механизм метафоризации постоянно действует при встрече человека с новым опытом, для которого нет словесного обозначения в языке. Именно в метафоре рождается новый смысл. Однако в обыденном языке метафора действует только как техника порождения новых слов: «Рано или поздно практическая речь убивает метафору», так как метафора неудобна для обыденной речи, а «ее неоднозначность несовместима с коммуникативными целями» языка [15]. Образуется новое слово, которое на общих правах входит в словарный состав языка: через психологический образ к новому смыслу – метафоре. Затем через метафору – к знаку (слову) как основному средству коммуникации.

История появления слов, обозначающих эмоции

Слова, обозначающие эмоции, – такие как «тоска», «грусть», «печаль» – появлялись в русском языке постепенно примерно с XI в. [18–20] в отличие, например, от английского языка, где начало формирования семантического поля «эмоции» датируется V в. Причем наполняемость поля в русском языке происходила неравномерно: в XI в. появилось 16 лексем (на этот момент в английском языке существовало только 6 слов изучаемого поля), в XVII в. – 1 лексема, в XVIII–XIX вв. – по 3 лексемы [18]. Более того, только с XVIII в. в эмоциональных словах стал преобладать смысловой компонент индивидуального психического переживания, возникла тенденция ко все более точному и специализированному обозначению разных проявлений душевной жизни. В древнерусскую эпоху определяющей смысловой составляющей являлись соборность, «общественная и религиозно-нравственная значимость, а вовсе не уникальность переживания» [19].

Интересно отметить, что в русском языке лишь некоторые слова, относящиеся к семантическому полю эмоции, являются заимствованными (такие как аффект, депрессия, эмоция, шок), остальные появлялись в языке за счет естественных внутриязыковых процессов словообразования (что разительным образом отличается, например, от английского, где большая часть эмоциональных слов – заимствования [18]).

Обобщающее понятие «эмоции» отсутствовало в русском языке вплоть до конца XIX в. [20, 21]. Это объясняется тем, что в русском языке уже с X–XI вв. существовало слово «чувство», которое и выступало родовым понятием по отношению к другим эмоциональным словам. По мнению А.А.Зализняк, лексема «эмоция» до настоящего времени занимает в обыденной речи позицию «ученого» синонима с негативными коннотациями («слишком много эмоций») по отношению к общеупотребительному слову «чувство» [21].

Еще одно известное слово «настроение» произошло от глагола настраивать (музыкальные инструменты). По данным академика В.В.Виноградова [22], только в конце XVIII в. в русском языке обозначился метафорический переход от настройки музыкального инструмента к настрою души, однако обозначение психического состояния словом «настроение» было чуждо русскому языку вплоть до 20–30-х годов XIX в.

Слово «депрессия» появилось в русском языке (язык-донор – французский) в конце XIX в. в качестве метеорологического термина, а затем стало использоваться в обыденной речи и в переносном значении «состояние уныния» [18].

Нельзя обойти молчанием широко используемое, в том числе в психиатрии, слово «тревога», трудное и неясное в этимологическом отношении. В письменных памятниках древнерусского языка оно не встречается (первое упоминание зарегистрировано в 1731 г.) [20]. Значительно старше близкое по смыслу слово «трепет» (древняя формула – «биятися и трепетати»). Древнерусское «трепетати» значит «дрожать», «трястись» (трепета – осина, «у которой каждый листок трепещет» [5]).

Согласно исследованию А.В.Алексеева дифференциация эмоций по признакам интенсивности и протяженности во времени оформилась в русском языке только в XIX–XX вв. Немногим более 100 лет назад окончательно оформились слова со значением «интенсивное отрицательное чувство» (горе, скорбь) и «неинтенсивное» (грусть, уныние, хандра, печаль, тоска и пр.); протяженное во времени чувство (ипохондрия, меланхолия) и кратковременное (огорчение) [19].

В основе всего богатства языка лежат несколько ключевых (базисных) метафор. Согласно давно ставшей классической работе Дж.Лакоффа и М.Джонсона «Метафоры, которыми мы живем» [23], одной из основных базисных метафор, на которых строится все здание современного языка, является естественный опыт тела человека. Именно в русском языке происхождение слов, обозначающих эмоции, особенно «прозрачно» и часто основано на естественной телесной чувствительности (что не всегда обязательно для других языков; например, в китайском для обозначения печали используется идеограмма «осень», добавляемая к идеограмме «сердце» [24]).

Ниже приведена этимология некоторых эмоциональных слов [20, 25].

Печаль – от глагола печь; горе – от гореть, жечь; мучение, мука – от мять, давить; тоска, гнет – от теснить, давить; сожаление – от жалить, колоть; грусть – от грызть и т.д.

Самое новое из этих слов – грусть, оно неизвестно до XVII в. [5]. В древнерусском языке слово «грущение» («грустко») значит «скучно». Между «грустко» и «грусть» – целая историческая цепочка образных осмыслений и уточнений конкретного (телесного) переживания в разных житейских ситуациях, затем обобщенного в одном слове.

В основе многих эмоциональных слов русского языка лежит фундаментальная эмоция страдания-страсти, связанная с переживанием боли, а затем ее разрешением в другой эмоции [5].

Широко известно обилие в русском языке слов с общим значением «бить» [8]. Эта языковая особенность традиционно считается результатом русской истории – повального битья в Древней Руси. Слово «бить» этимологически связано со словом «бояться» [25]. Вот примерная реконструкция исторического развития разных чувств, в основе которых «боль от битья»: реакция на источник физического воздействия/боли – боязнь; проявление волнения при угрозе боли – трепет, страх; оцепенение от боли/страха – страсть (в древнем значении страдания); онемение, за которым прямая гибель – ужас. В переживании боли возникает гнев как реакция на страдание, вызывающая решимость и т.д. [5].

Этимология слова боль – «пагуба, зло» [25], «уничтожение, гибель» [20], т.е. в культуре слово «боль» является фундаментальным чувством, универсальным маркером – указателем на страдание (душевное и физическое) и несет в себе смысл общего неблагополучия, которое угрожает существованию и может привести к гибели.

Эмоции как таксон культуры

На основании анализа изменявшихся с течением времени значений слов лингвист, профессор В.В.Колесов реконструирует следующий порядок «эмоционального синтеза» в русском языке, происходившего параллельно с вербальным синтезом словесных знаков (слов, обозначающих эмоции): «Конкретные ощущения физиологического характера сгущались в психические комплексы видовых чувств с тем, чтобы, наконец, преобразоваться в социально важные роды эмоций. Именно такое движение мысли: «ощущения–чувства–эмоции» [5]. Иначе говоря, эмоции вычленялись в русском языке из телесных ощущений (инвариантная часть) по мере развития человеческого сознания (мира). Развитие сознания есть, по сути, развитие смыслов (появление новых понятий). Каждый исторический этап соответствует определенному уровню дифференциации чувств. По мере эволюции человеческого мира эмоции постепенно развивались, усложнялись, рождались новые смыслы и множились ситуации, в которых переживались разные оттенки чувств (эмоций). Эти различные оттенки чувств, дав толчок семантическому процессу, через образ и метафору постепенно именовались, в результате чего и появлялись новые слова, обозначающие эмоции.

Таким образом, эмоции являются таксоном культуры: специфичность выражения эмоций «предопределена индивидуальным эмоциональным трендом и эмоциональным индексом данной культуры» [26], а вербализация эмоций в различных языковых сообществах «не всегда совпадает по форме, объему и качеству эмотивных смыслов» [26].

В этом месте уместно вспомнить известную дискуссию между сторонниками «ярлыкового» и «конструктивистского» подходов [9]. Первые утверждают, что название эмоции – это ярлык, эмоции существуют независимо от них. Вторые настаивают, что именование содействует созданию эмоций. Очевидно, что авторы статьи склоняются к справедливости социально-конструктивистского подхода к пониманию эмоций, так как любые эмоциональные понятия содержат определенные культурные сценарии, «на основе которых носитель языка может моделировать чувства и интерпретировать эмоции» [9]. Подтверждение нашей позиции мы находим при анализе психопатологии.

Феномен реметафоризации при психической патологии

Согласно классическим представлениям психоз понимается как изменение в структуре психических процессов соотношения протопатической и эпикритической чувствительности, которое приводит к появлению регрессивных (древних) форм реагирования. По нашему предположению, при психозах происходит не только психический, но и речевой «возврат в прошлое», начинают функционировать процессы, обратные естественной эволюции языка. При протопатическом уровне реагирования запускается патологический процесс реметафоризации [27]: современные способы обозначения эмоций редуцируются в высказываниях больных, вариативная надстройка в «эмоциональных» словах обедняется. Очевидно, что культурные смыслы в эмоциональных словах не соответствуют новому патологическому опыту чувствования, и больные возвращаются к древним (телесным) способам описания. Вместо слова «тоска» начинают использоваться словосочетания типа «сдавление и тяжесть в груди»; вместо «горя» – «горение и жжение тела»; вместо «сожаления» – «проколы по всей голове»; вместо «печали» – «припекание мозга» и т.д. Архаичные образы русских эмоциональных слов содержат указание на то, что что-то терзает, жжет, мучит, вызывая боль и страдание. Психическая и коммуникативная деятельность больных направлена на раскрытие смысла происходящих с ними изменений, для которых нет подходящих слов в обыденном языке. Это приводит к появлению в речи пациентов метафор, основным содержанием которых (общим смыслом, который они выражают) является угроза жизни или здоровью. Приведем пример.

Высказывание больной с эндогенной депрессией (симптом предсердной тоски): «Сжатие сердца, ощущение, как будто меха на баяне сжали, а развести их невозможно… как будто на сердце рана, и гной из нее понемногу выходит, но сама рана не прорывается… ощущение, что сердце кровоточит… тяжесть, ноющая боль… сопровождается тревогой, тоской, чувством вины… Сердце как бы сплюснулось, стало как блин… Чувство пустоты в груди, тоска, печаль…»

Этимолого-феноменологический анализ высказывания

Сердце у славян издавна является носителем чувств и эмоций, главным органом, ответственным за все человеческие чувства (у других народов ту же роль могут играть печень или почки). В русской языковой картине мира душа устойчиво связана с сердцем, часто в высказываниях душа и сердце заменяют друг друга [5, 7]. В высказывании больной «сердце» эквивалентно по смыслу «душе», а метафорическое сравнение «как будто на сердце рана» несет указание на «раненую душу».

Слово «тоска» этимологически восходит к давлению, тесноте, пустоте (отсюда же: «тощий, тщетный» в значении «тонкий, пустой») [20]. В анализируемом тексте эта эмоция представлена словосочетаниями «сжатие сердца», «сердце сплюснулось», «тяжесть», «чувство пустоты в груди». Этап метафоризации представлен образными сравнениями: «как будто меха на баяне сжали, а развести их невозможно», «сердце как бы сплюснулось, стало как блин».

Гной – гнить, гниль, гнев [25]. Самое древнее сакральное значение от «гнетить» – гореть, возжигать огонь. В обыденной речи гнев ассоциируется с огнем, жаром души. Иначе говоря, метафорическая рана на сердце у больной с выходящим из нее гноем несет в себе все то же смысловое значение повреждения (горения, гниения) души.

По нашим данным [28, 29], все многообразие обозначений телесных ощущений в обыденном языке сводится к трем основным смысловым категориям (семантическим группам): давление, жжение и боль. В приведенном высказывании к давлению относятся «сжатие», «тяжесть», «сплюснулось». К жжению – «гной» (гнетить – гореть) и «печаль» (которая печет). Оба ключевых понятия «давление» и «жжение» по своему происхождению восходят к уничтожению (смерти, гибели): этимология слова «давление» от глаголов «душить», «умерщвлять»; этимология слова «жжение» – от выражения «уничтожать огнем» [20, 25]. По-видимому, история обозначения в русском языке телесных ощущений восходит своими корнями к известным с древнейших времен представлениям о двух основных способах причинения физического страдания человеку при помощи огня (категория жжения) или путем сдавления (категория давления).

И наконец, в высказывании есть слово «боль» – фундаментальное чувство, универсальный указатель на страдание, ведущее к гибели.

Таким образом, при помощи доступных для больной языковых средств она стремится передать свою душевную тоску, душевную боль, которая угрожает ее благополучию (а может быть, и жизни) и заставляет страдать.

В этом месте необходимо высказать важное предостережение: никакого смысла вне личного ощущения больного, вне его чувства не существует. Иначе говоря, любые предположения о сути высказывания необходимо уточнять у самого пациента. Повальное увлечение формализацией в настоящее время зачастую создает иллюзию точности восприятия смысла. Мы имеем в виду иллюзию «понимания» больного, которая возникает при непрофессиональном расспросе или формальном заполнении бланка опросника. Согласно А.Вежбицкой, значения слов – это прежде всего «постоянные, не меняющиеся условия употребления слов» [9]. Здоровый человек (в том числе и врач) пользуется словами языка в их современном повседневном значении. При этом условия употребления слов для него обыденны и неизменны. Сказать то же самое про больного нельзя. При психической патологии он испытывает то, чего никогда не бывает в норме. При этом пациент не имеет никаких других слов, кроме слов обыденного языка, для обозначения того, что испытывает. Он вынужден пользоваться обычными словами в иных патологических условиях, что приводит к трансформации значений обычных слов (формированию патоидиолекта, по Б.Е.Микиртумову [30]). Кроме того, как мы показали, при аффективной патологии запускаются процессы реметафоризации, и душевное страдание предстает перед врачом в своем древнем «телесном» выражении. В этом отношении важно еще раз подчеркнуть, что никакого смысла без личного ощущения больного, без его чувства не существует. Смысл рождается только в диалоге пациента с врачом, где именно пациент и есть «мера всех вещей», так как цель любой диагностической беседы – прояснение феноменов его внутреннего мира.

В завершение этой части необходимо отметить, что наша гипотеза реметафоризации хорошо согласуется с представлениями классической психиатрии об эндогенной (витальной) депрессии. По К.Шнайдеру, витальная депрессия – это «депрессия почти физическая», при которой витальные физические ощущения неотделимы от витальных чувств, таких как чувство боли, которому «ничто не соответствует», витальный страх и витальная тоска [17]. А исследования лингвистов об истории появления в языке эмоциональных слов прямо коррелируют с эволюционными идеями о послойном строении психики Дж.Х.Джексона–А.В.Снежневского. Согласно этим представлениям, депрессивные (аффективные) расстройства являются эволюционно более поздними и принадлежат высшим регистрам продуктивных расстройств. Напомним, что эмоциональные концепты начали активно дифференцироваться и приобретать современное звучание в русском языке лишь с XVIII в.

Эмоции-реакции и эмоции-состояния

В отличие от большинства существующих подходов, рассматривающих эмоции как реакции в самом широком понимании этого слова (мера благополучия/неблагополучия в складывающихся вокруг ситуациях и происходящих событиях), любопытной представляется концептуализация эмоций в терминах реакций и состояний. В русском языке существуют обозначения эмоций, от которых можно образовать глаголы, вызывающие соответствующие эмоциональные реакции, и эмоции, от которых такие глаголы образовать нельзя. К 1-й группе относятся: горе – огорчать, печаль – печалить, гнев – гневить (в современном языке – чаще «сердить» от «сердце» как вместилище гнева), страх – страшить, тревога – тревожить и т.д. Ко 2-й группе относятся: тоска – но недопустимо «затоскить», страдание – недопустимо «застрадать» (кого-то), грусть – недопустимо «загрустить» (кого-то). Первая группа эмоциональных слов обозначает эмоции-реакции, в которых производитель действия и объект, над которым производится действие, полностью разделены (на уровне языка). Эти эмоции требуют активности, обслуживают внешние по отношению к субъекту интересы и выполняют сигнализирующую и мобилизующую функции. Эмоции-реакции относятся к описанию мира в терминах причин и их следствий. Вторая группа эмоциональных слов – это эмоции-состояния, в которых субъект пассивен (пребывает в страдательном залоге существования), хотя при этом и использует квазиактивную лексику («я тоскую», «я страдаю»). Эти эмоции не требуют (и даже препятствуют) активности, обслуживают внутренние по отношению к субъекту процессы и сигнализируют о внутреннем неблагополучии. Эмоции-состояния относятся к феноменологическому ряду описаний.

По данным синтаксической типологии языков, все естественные языки транслируют «два основных способа смотреть на мир» [9]: в терминах причин и их следствий и в субъективных феноменологических описаниях. По А.Вежбицкой, «из европейских языков русский, по-видимому, дальше других продвинулся по феноменологическому пути» [9]. В рамках эволюционного подхода абстрактно-логическое описание в жестких причинно-следственных категориях с полным выделением субъекта действия и объекта воздействия является эволюционно более поздним образованием по сравнению с феноменологической субъект-объектной неразделенностью. Более того, наиболее часто встречающийся (хотя и не единственно возможный) из известных на сегодняшний день путей языковой эволюции – это путь аналитизации: от синтетического строя языка к аналитическому [31]. (Напомним, что из европейских языков к аналитическому строю тяготеют английский, французский, итальянский, датский и др.; а синтетическими считаются русский, литовский, финский и др.)

С позиций этих эволюционных размышлений, по-видимому, можно утверждать, что в русском языке категоризированы и лингвистически, и филогенетически более древние эмоции-состояния, и эволюционно – более поздние эмоции-реакции. С психопатологических позиций очевидным представляется то, что из эмоций-состояний при возникновении болезненного процесса в дальнейшем развиваются эндогенные аффективные расстройства, а из эмоций-реакций – реактивные состояния (от реактивной депрессии до острых аффективно-шоковых психозов).

Заключение

Перефразируя финальные слова А.Вежбицкой к работе «Русский язык» [9], мы хотели бы заметить, что наша попытка охарактеризовать эмоциональные концепты как следствие национального языкового и культурного универсума может показаться делом весьма безрассудным в наше время, когда средоточием всей психической жизни человека (во всяком случае, в медицине) считается головной мозг. Такого рода предприятия требуют определенного интеллектуального риска, который полностью отсутствует в современных медицинских исследовательских технологиях накопления фактов. Однако мы полагаем, что идти на такой риск необходимо. Долгосрочным следствием отказа от него в современной стандартизированной психиатрии явились как отсутствие сколько-нибудь серьезных результатов на пути более глубокого понимания сути психопатологических явлений, так и исчезновение надежды на появление этих результатов при движении по данному пути.

Сведения об авторах

Давтян Елена Николаевна – канд. мед. наук, доц. каф. клин. психологии и психологической помощи ФГБОУ ВПО РГПУ им. А.И.Герцена, зав. дневным стационаром №3 СПб ГБУЗ ГПНДС №7. E-mail: elena.davtian@gmail.com

Давтян Степан Эдуардович – канд. мед. наук, доц. каф. психиатрии и наркологии мед. фак-та ФГБОУ ВПО СПбГУ, зав. дневным стационаром №2 СПб ГБУЗ ГПНДС №7. E-mail: sdavtian@gmail.com

Список исп. литературыСкрыть список

1. Степин В.С., Кузнецова Л.Ф. Научная картина мира в техногенной цивилизации. М.: ИФ РАН, 1994. / Stepin V.S., Kuznetsova L.F. Nauchnaia kartina mira v tekhnogennoi tsivilizatsii. M.: IF RAN, 1994. [in Russian]
2. Степин В.С. Философия науки. Общие проблемы: учебник для аспирантов и соискателей ученой степени кандидатов наук. М.: Гардарики, 2006. / Stepin V.S. Filosofiia nauki. Obshchie problemy: uchebnik dlia aspirantov i soiskatelei uchenoi stepeni kandidatov nauk. M.: Gardariki, 2006. [in Russian]
3. Давтян С.Э. Многомирие (что нам подсказывает психопатология о природе человека). Вестн. Ассоциации психиатров Украины, 2013; 1: 51–8. / Davtian S.E. Mnogomirie (chto nam podskazyvaet psikhopatologiia o prirode cheloveka). Vestn. Assotsiatsii psikhiatrov Ukrainy, 2013; 1: 51–8. [in Russian]
4. Давтян С.Э. Природа человека и эволюция психотической реальности (трансдисциплинарная модель). Известия Иркутского государственного университета. 2013; 2 (2): 18–32. / Davtian S.E. Priroda cheloveka i evoliutsiia psikhoticheskoi real'nosti (transdistsiplinarnaia model'). Izvestiia Irkutskogo gosudarstvennogo universiteta. 2013; 2 (2): 18–32. [in Russian]
5. Колесов В.В. Русская ментальность в языке и тексте. СПб.: Петербургское Востоковедение, 2006. / Kolesov V.V. Russkaia mental'nost' v iazyke i tekste. SPb.: Peterburgskoe Vostokovedenie, 2006. [in Russian]
6. Гумбольдт В. Язык и философия культуры. М.: Прогресс, 1985. / Gumbol'dt V. Iazyk i filosofiia kul'tury. M.: Progress, 1985. [in Russian]
7. Урысон Е.В. Проблемы исследования языковой картины мира: Аналогия в семантике. Рос. академия наук. Институт русского языка им. В.В.Виноградова. М.: Языки славянской культуры, 2003. / Uryson E.V. Problemy issledovaniia iazykovoi kartiny mira: Analogiia v semantike. Ros. аkademiia nauk. Institut russkogo iazyka im. V.V.Vinogradova. M.: Iazyki slavianskoi kul'tury, 2003. [in Russian]
8. Апресян Ю.Д. Избранные труды. Лексическая семантика (синонимические средства языка). М.: Языки русской культуры, 1995; 1. / Apresian Iu.D. Izbrannye trudy. Leksicheskaia semantika (sinonimicheskie sredstva iazyka). M.: Iazyki russkoi kul'tury, 1995; 1. [in Russian]
9. Вежбицкая А. Язык. Культура. Познание. Пер. с англ. М.А.Кронгауз; вступ. ст. Е.В.Падучевой. М.: Русские словари, 1996. / Vezhbitskaia A. Iazyk. Kul'tura. Poznanie. Per. s angl. M.A.Krongauz; vstup. st. E.V.Paduchevoi. M.: Russkie slovari, 1996. [in Russian]
10. Вежбицкая А. Семантические универсалии и базисные концепты. М.: Языки славянских культур, 2011. / Vezhbitskaia A. Semanticheskie universalii i bazisnye kontsepty. M.: Iazyki slavianskikh kul'tur, 2011. [in Russian]
11. Вежбицкая А. Понимание культур через посредство ключевых слов. Пер. с англ. А.Д.Шмелева. М.: Языки славянской культуры, 2001. / Vezhbitskaia A. Ponimanie kul'tur cherez posredstvo kliuchevykh slov. Per. s angl. A.D.Shmeleva. M.: Iazyki slavianskoi kul'tury, 2001. [in Russian]
12. Зализняк А.А., Левотина И.Б., Шмелев А.Д. Ключевые идеи русской языковой картины мира. Сборник статей. М.: Языки славянской культуры, 2005. / Zalizniak A.A., Levotina I.B., Shmelev A.D. Kliuchevye idei russkoi iazykovoi kartiny mira. Sbornik statei. M.: Iazyki slavianskoi kul'tury, 2005. [in Russian]
13. Колесов В.В. Мир человека в слове Древней Руси. Л.: Изд-во Ленинградского университета, 1986. / Kolesov V.V. Mir cheloveka v slove Drevnei Rusi. L.: Izd-vo Leningradskogo universiteta, 1986. [in Russian]
14. Рождественский Ю.В. Хорош ли русский язык? 2007. Сайт МГУ им. М.В.Ломоносова, филологический факультет, кафедра общего и сравнительно-исторического языкознания. www.genhis.philol.msu.ru/article_179.shtml / Rozhdestvenskii Iu.V. Khorosh li russkii iazyk? 2007. Sait MGU im. M.V.Lomonosova, filologicheskii fakul'tet, kafedra obshchego i sravnitel'no-istoricheskogo iazykoznaniia. www.genhis.philol.msu.ru/article_179.shtml [in Russian]
15. Арутюнова Н.Д. Метафора и дискурс. Теория метафоры. Сборник. Пер. с англ., фр., нем., исп., польск.; вступ. ст. и сост. Н.Д.Арутюновой; общ. ред. Н.Д.Арутюновой и М.А.Журинской. М.: Прогресс, 1990; с. 5–32. / Arutiunova N.D. Metafora i diskurs. Teoriia metafory. Sbornik. Per. s angl., fr., nem., isp., pol'sk.; vstup. st. i sost. N.D.Arutiunovoi; obshch. red. N.D.Arutiunovoi i M.A.Zhurinskoi. M.: Progress, 1990; s. 5–32. [in Russian]
16. Тюкинеева О.В. История формирования семантики слов категорий состояния в русском языке XI–XVII вв. (на материале исторических словарей русского языка). Автореф. дис. … канд. филол. наук. Новосибирск, 2005. / Tiukineeva O.V. Istoriia formirovaniia semantiki slov kategorii sostoianiia v russkom iazyke XI–XVII vv. (na materiale istoricheskikh slovarei russkogo iazyka). Avtoref. dis. … kand. filol. nauk. Novosibirsk, 2005. [in Russian]
17. Шнайдер К. Клиническая психопатология. 14-е изд. с комментариями Г.Хубера и Г.Гросс. М.: Сфера, 1999. / Shnaider K. Klinicheskaia psikhopatologiia. 14-e izd. s kommentariiami G.Khubera i G.Gross. M.: Sfera, 1999. [in Russian]
18. Тарасова О.Д. Анализ лингвокульторологического поля «эмоции» в сопоставительном аспекте (на материале английского и русского языков). Автореф. дис. … канд. филол. наук. М., 2009. / Tarasova O.D. Analiz lingvokul'torologicheskogo polia «emotsii» v sopostavitel'nom aspekte (na materiale angliiskogo i russkogo iazykov). Avtoref. dis. … kand. filol. nauk. M., 2009. [in Russian]
19. Алексеев А.В. История слов со значением «подавленное состояние духа» в русском языке. Автореф. … канд. филол. наук. М., 1999. / Alekseev A.V. Istoriia slov so znacheniem «podavlennoe sostoianie dukha» v russkom iazyke. Avtoref. … kand. filol. nauk. M., 1999. [in Russian]
20. Черных П.Я. Историко-этимологический словарь современного русского языка. В 2 т. 3-е изд., стереотип. М.: Русский язык, 1999. / Chernykh P.Ia. Istoriko-etimologicheskii slovar' sovremennogo russkogo iazyka. V 2 t. 3-e izd., stereotip. M.: Russkii iazyk, 1999. [in Russian]
21. Зализняк А.А., Левотина И.Б., Шмелев А.Д. Заметки о словах: общение, отношение, просьба, чувства, эмоции. Ключевые идеи русской языковой картины мира. Сборник статей. М.: Языки славянской культуры, 2005; с. 280–9. / Zalizniak A.A., Levotina I.B., Shmelev A.D. Zametki o slovakh: obshchenie, otnoshenie, pros'ba, chuvstva, emotsii. Kliuchevye idei russkoi iazykovoi kartiny mira. Sbornik statei. M.: Iazyki slavianskoi kul'tury, 2005; s. 280–9. [in Russian]
22. Виноградов В.В. История слов. М., 1994. / Vinogradov V.V. Istoriia slov. M., 1994. [in Russian]
23. Лакофф Дж., Джонсон М. Метафоры, которыми мы живем. Под ред. и с предисл. А.Н.Баранова. Изд. 2-е. М.: ЛКИ, 2008. / Lakoff Dzh., Dzhonson M. Metafory, kotorymi my zhivem. Pod red. i s predisl. A.N.Baranova. Izd. 2-e. M.: LKI, 2008. [in Russian]
24. Ортега-и-Гассет Х. Две великие метафоры. Теория метафоры: Сборник. Пер. с англ., фр., нем., исп., польск.; вступ. ст. и сост. Н.Д.Арутюновой; общ. ред. Н.Д.Арутюновой и М.А.Журинской. М.: Прогресс, 1990; с. 68–81. / Ortega-i-Gasset Kh. Dve velikie metafory. Teoriia metafory. Sbornik: Per. s angl., fr., nem., isp., pol'sk.; vstup. st. i sost. N.D.Arutiunovoi; obshch. red. N.D.Arutiunovoi i M.A.Zhurinskoi. M.: Progress, 1990; s. 68–81. [in Russian]
25. Фасмер М. Этимологический словарь русского языка. В 4 т. М.: Прогресс, 1986. / Fasmer M. Etimologicheskii slovar' russkogo iazyka. V 4 t. M.: Progress, 1986. [in Russian]
26. Шаховский В.И. Лингвистическая теория эмоций. М.: Гнозис, 2008; с. 288, 300. / Shakhovskii V.I. Lingvisticheskaia teoriia emotsii. M.: Gnozis, 2008; s. 288, 300. [in Russian]
27. Давтян С.Э., Давтян Е.Н. Реметафоризация как реконструкция утраченной языком метафоры в лексике психотических больных. Обозрение психиатрии и медицинской психологии им. В.М.Бехтерева. 2013; 2: 66–9. / Davtian S.E., Davtian E.N. Remetaforizatsiia kak rekonstruktsiia utrachennoi iazykom metafory v leksike psikhoticheskikh bol'nykh. Obozrenie psikhiatrii i meditsinskoi psikhologii im. V.M.Bekhtereva. 2013; 2: 66–9. [in Russian]
28. Давтян Е.Н. Клинико-семантическое исследование сенестопатий. Дис. … канд. мед. наук. СПб., 2002. / Davtian E.N. Kliniko-semanticheskoe issledovanie senestopatii. Dis. … kand. med. nauk. SPb., 2002. [in Russian]
29. Давтян Е.Н., Давтян С.Э. К эволюционной модели сенсопатических расстройств. Журн. неврологии и психиатрии им. С.С.Корсакова. 2010; 3: 66–76. / Davtian E.N., Davtian S.E. K evoliutsionnoi modeli sensopaticheskikh rasstroistv. Zhurn. nevrologii i psikhiatrii im. S.S.Korsakova. 2010; 3: 66–76. [in Russian]
30. Микиртумов Б.Е., Ильичев А.Б. Клиническая семантика психопатологии. СПб.: Изд-во СПбГПМА, 2003. / Mikirtumov B.E., Il'ichev A.B. Klinicheskaia semantika psikhopatologii. SPb.: Izd-vo SPbGPMA, 2003. [in Russian]
31. Зарецкий Е.В. Безличные конструкции в русском языке: культурологические и типологические аспекты (в сравнении с английским и другими индоевропейскими языками). Астрахань: Астраханский университет, 2008. / Zaretskii E.V. Bezlichnye konstruktsii v russkom iazyke: kul'turologicheskie i tipologicheskie aspekty (v sravnenii s angliiskim i drugimi indoevropeiskimi iazykami). Astrakhan': Astrakhanskii universitet, 2008. [in Russian]

10 мая 2016

Количество просмотров: 3711

Предыдущая статья Влияние препарата Стрезам® на психические, соматические и когнитивные аспекты тревожных расстройств у пациентов с хронической ишемией головного мозга

Следующая статья Подход к автоматизированной оценке диагностической компетентности студентов медицинских вузов, изучающих психиатрию

Психиатрия Психиатрия и психофармакотерапия им. П.Б. Ганнушкина №02 2016