Психиатрия Психиатрия и психофармакотерапия им. П.Б. Ганнушкина
№01 2014

Резюме. Статья посвящена проблеме дефиниций основных понятий общей психопатологии. Рассматриваются основные типы определений психопатологических терминов. Представлены выборочные данные контент-анализа дефиниций психопатологических симптомов и синдромов в литературе последних лет.
Ключевые слова: общая психопатология, термин, определение, объем и содержание понятия.

Terminological problems of general psychopathology

V.I.Krylov
First I.P.Pavlov State Medical University, St.-Petersburg

Summary. The article covers the problem of definitions of basic notions of General psychopathology. Covers the main types of definitions psychopathological terms. Presents selected data of content analysis of definitions of psychopathological symptoms and syndromes in the literature in recent years.
Key words: general psychopathology, term, definition, volume and content of notion.

Психиатрическая лексика является составной частью современного литературного языка. В развитии профессиональной психиатрической лексики прослеживаются две основные тенденции. С одной стороны, тенденция к заимствованию с последующим переосмыслением терминов из общелитературного языка, а с другой – тенденция к поиску специфических средств выражения научных понятий психиатрии.
Изучение основ дисциплин психиатрического профиля в системе высшего медицинского образования предполагает усвоение новых понятий и терминов. Понятийный аппарат клинической психиатрии имеет существенные отличия от общемедицинской лексики. Овладение понятийным аппаратом общей медицины происходит на протяжении нескольких лет непрерывного медицинского образования, тогда как ознакомление с психиатрической лексикой – в предельно сжатые сроки.
Профессиональная лексика характеризуется достаточно строгой системной организацией с определенной иерархией понятийного аппарата. Проблема дефиниций ключевых психопатологических понятий – одна из наиболее сложных и актуальных проблем клинической психопатологии. Многие психопатологические термины лишены четкого однозначного определения. Достаточно часто для определения одного и того же понятия употребляются разные термины. Значительная часть ошибочных диагностических заключений возникает именно из-за «опрометчивого обозначения происходящего специальными терминами».
Отсутствие унифицированного понятийного аппарата сводит на нет результаты, достигнутые благодаря стандартизации процедуры научного исследования, использованию методов математико-статистической обработки. Различное понимание ключевых терминов не позволяет выделить гомогенные в клиническом отношении группы больных, что делает результаты выполняемых исследований воспроизводимыми, но не сопоставимыми.
Термин (от лат. terminus – предел, граница) – слово или сочетание слов, обозначающее понятие, применяемое в той или иной области. Определение, или дефиниция термина предполагает по возможности краткое исчерпывающее «разъяснение отличительных признаков», «раскрывающее содержание описания существенных отличительных признаков объекта или явления». Сформулировать определение, адекватно отражающее содержание того или иного понятия, значительно труднее, чем дать его подробную характеристику. Без четких дефиниций термины лишаются своего значения и смысла.
Понятия определяются через суждение, в котором данное понятие выступает в качестве субъекта, а в предикате указываются важнейшие признаки и ближайшие родовые понятия. Таким образом, понятие отражает не только общие и частные признаки, но и соотношение с другими понятиями. Дискриминирующие признаки должны быть сформулированы предельно конкретно и не должны требовать дополнительного определения. Разграничению понятий помогает соотнесение разных понятий через общие научные категории части и целого, общего и частного, выделение антонимов – терминов с противоположным и синонимов – терминов с идентичным значением.
Формулировка дефиниций может основываться на различных подходах и принципах. Применительно к проблемам клинической психопатологии в первую очередь заслуживает внимания рассмотрение формального, номинального и реального типов определения.
Формальное определение представляет собой перечисление «свойств или характеристик, которыми обладают все элементы данного класса объектов или явлений». Примером формального определения является классическое описание К.Вестфаля, в котором перечислены все общие признаки навязчивых явлений. Однако использование данного определения не позволяет разграничивать навязчивости в аффективной (фобии) и идеаторной (обсессии) сферах.
Номинальное определение основывается на «перечне названий основных признаков понятия». Примером номинального определения является дефиниция депрессивного синдрома через описание триады с выделением аффективного, идеаторного и моторного компонентов. К сожалению, данный вариант определения не выделяет облигатный синдромообразующий компонент депрессивного синдрома – болезненно сниженное настроение, или гипотимию.
Представляет интерес возможность использования в клинической психопатологии так называемых «реальных определений». Реальное определение отражает «теоретические связи между отдельными явлениями или сведениями». Примером реального определения является дефиниция ритуала как «навязчивости против навязчивости». Но и данный вариант определения акцентирован только на одной стороне психопатологического феномена, не учитывает важнейший признак ритуала – непрямой символический характер защитных действий.
Наиболее перспективным и обоснованным при совершенствовании лексикона клинической психопатологии с целью унификации понятийного аппарата представляется использование операционального подхода, отвечающего принципам доказательности. Операциональное определение основывается на «наборе действий» – выделении дискриминирующих сущностных признаков, позволяющих конкретизировать определенный психопатологический феномен, отделив его от множества других.
Операциональное определение предполагает не просто перечисление всего набора характеристик, а выделение общих и частных, облигатных и факультативных признаков психопатологических феноменов. Использование операционального принципа обеспечивает эксплицитный характер дефиниций, исключающий возможность различного понимания и толкования терминов. Введение операциональных определений позволяет давать однозначную оценку психического состояния разными исследователями при проведении оценки состояния в разных условиях.
Психопатологические понятия, выраженные через специальные термины, могут быть связаны отношениями тождественности, антагонистичности, каузальности. Среди психопатологических терминов встречаются такие, которые близки друг другу по значению либо их значение полностью совпадает. Подобные термины составляют синонимические ряды. Например, термины «чувственное притупление», «эмоциональное обеднение», «эмоциональная дефицитарность» могут рассматриваться как синонимичные (отношения тождественности). Выявление приподнятого настроения с доминированием благодушия, эйфории или гипертимии исключает возможность при описании психического состояния терминов, характеризующих сниженное настроение, – «депримированность», «дистимия», «гипотимия» (антагонистические отношения). Наконец, примером каузальных отношений является рассмотрение защитных действий в виде идеаторных и моторных ритуалов в качестве вторичного психопатологического феномена – навязчивости против навязчивости.
Две основные характеристики научного термина – содержание и объем понятия. Любое понятие характеризуется содержанием (совокупность сущностных признаков) и объемом (числом объектов, обладающих данными признаками). Содержание и объем понятия связаны законом обратного соотношения. Чем большее количество дискриминирующих признаков является характеристиками данного понятия, тем меньшее количество психопатологических феноменов может быть отнесено к данному понятию.
Выделение в качестве облигатных характеристик эссенциальных сенестопатий таких признаков, как субъективная новизна ощущений, трудности вербализации, связанные с неопределенным протопатическим характером ощущений, не позволяют отнести к эссенциальным сенестопатиям патологические телесные сенсации, наблюдаемые у больных с психогенными расстройствами. Тогда как рассмотрение в качестве сущностной характеристики сенестопатий единственного признака необычности и вычурности ощущений дает основания для отнесения к сенестопатиям патологических ощущений традиционно квалифицируемых как истероалгии либо телесные фантазии.
Многие психиатрические термины полисемичны, т.е. одновременно имеют несколько значений. Однозначную психопатологическую квалификацию выявляемых нарушений затрудняет наличие у ряда терминов наряду с основным устойчивого дополнительного значения. В качестве примера проведем семантический анализ психиатрической терминологии, используемой для характеристики нарушений, связанных со слабостью, недостаточностью волевого контроля. В первом значении термин «импульсивный» используется для обозначения патологических влечений, внезапно возникающих и реализующихся без предшествующего периода борьбы мотивов. Импульсивные влечения всегда направлены на определенный объект – пиромания, дромомания, клептомания. Воспоминания о действиях, определяемых импульсивным влечением, нередко амнезируются. Импульсивные влечения характерны для больных с органическими заболеваниями головного мозга, шизофренией, некоторыми вариантами расстройств личности.
Во втором значении термин используется для обозначения немотивированных, не связанных с определенным объектом действий при кататонических расстройствах. Мотив совершаемого действия отсутствует. Выбор объекта агрессии при реализации импульсивных действий носит случайный характер. Воспоминания о совершенном действии сохраняются в памяти.
Наконец, в третьем значении импульсивность рассматривается как устойчивая личностная «черта, связанная с контролированием влечений и удовлетворения потребностей», определяющая удовлетворение возникшего побуждения без учета возможных потребностей. Импульсивность считается характерным признаком эмоционально-лабильных личностей.
Достаточно часто больные испытывают затруднения при вербализации своих переживаний. Затруднения в вербализации болезненных переживаний могут быть связаны с различными причинами. Наибольшие затруднения при описании своих переживаний больные испытывают в дебюте болезни. В лексиконе больных могут отсутствовать термины, позволяющие передать все оттенки и нюансы переживаний. Больной с истинными слуховыми галлюцинациями испытывает трудности при подборе термина, определяющего его переживания вследствие их новизны, отсутствия «психотического опыта». Аналогичным образом больные с острым чувственным бредом на этапе бредового настроения при доминировании тревоги и растерянности испытывают затруднения в словесном выражении смутного чувства измененности окружающего, надвигающейся угрозы. В дальнейшем на этапе бредового восприятия трудно вербализуемое чувство измененности и угрозы сменяется конкретными идеями персекуторного содержания.
Кроме того, трудность вербализации болезненных переживаний может являться сущностным диагностическим признаком ряда психопатологических феноменов, в частности, затруднение нахождения адекватного вербального эквивалента – важный диагностический признак деперсонализационных нарушений и эссенциальных сенестопатий. Точно так же трудно вербализуемое «чувство субъективного отличия от образов реальной действительности» – отличительный признак, позволяющий разграничить истинные и ложные галлюцинации. В данном случае трудности вербализации не связаны с отсутствием или наличием «психотического опыта».
Наконец, неспособность больного выразить свои переживания может быть связана не только с особенностями психического состояния, но и с алекситимией, низким уровнем рефлексии, невысоким образовательным и культуральным уровнем.
Несомненный интерес представляет семантический анализ лексики, заимствованной из общелитературного языка и используемой в психиатрической литературе для характеристики сущностных признаков основных психопатологических феноменов. Проиллюстрируем данное положение на примере навязчивых расстройств. В качестве облигатных характеристик навязчивостей рассматриваются непроизвольность возникновения, непреодолимый характер, чуждость сознанию, наличие критического отношения.
Непроизвольность возникновения. Определяя навязчивые нарушения как «принудительные» [14], «насильственные» [5] мысли, чувства и образы, авторы подчеркивают непроизвольное, «помимо воли и желания» [23], возникновение болезненных переживаний. Определение В.П.Осипова навязчивостей как «непрошенных» мыслей достаточно точно отражает непроизвольный характер их возникновения. В то же время не самым удачным представляется обозначение навязчивостей в качестве «повелительных мыслей» [17], так как данное определение предполагает императивность реализации, подчинение больного навязчивым переживаниям.
Подчеркивая повторяемость непроизвольного возникновения навязчивостей, А.Кемпински рассматривает «персеверативную принудительность» в качестве основного и обязательного признака навязчивостей [8].
Непреодолимый характер. Невозможность преодоления болезненных переживаний волевым усилием – облигатный признак навязчивостей. Попытки сопротивления, преодоления навязчивостей, как правило, оказываются неудачными. При описании данного признака навязчивостей в литературе используются такие характеристики, как «неотвязность» [17], «неотступность» [9].
Подчеркивая безуспешность попыток избавиться, подавить волевым усилием навязчивые переживания, В.П.Осипов называл обсессии «неподвижными мыслями» [17].
Чуждость сознанию. В классическом определении К.Вестфаля отмечается, что больные с «причудами мысли» или навязчивостями «с постоянством признают их <…> за чужие мысли и сопротивляются им в своем сознании». Навязчивые переживания не принадлежат «я» больного, «последнее не идентифицирует себя с ним, а как бы противостоит им» [27].
Чуждость сознанию находит выражение в описательных характеристиках различных сторон содержания навязчивостей. Одни авторы, характеризуя содержание навязчивостей, подчеркивают их «необоснованный» [25], «бессмысленный» [27], «непонятный» [16] характер. При этом отмечается отсутствие содержательной связи переживаний с реальной ситуацией и осознаваемыми личностно значимыми отношениями и установками больного.
Другие авторы подчеркивают часто наблюдаемую «нелепость», «неприличность» и «отвратительность» навязчивостей [9, 10]. «Мучительный», «тягостный» характер навязчивых переживаний является следствием чуждости их содержания сознанию.
При описании признаков навязчивостей часто отмечается «инородность» навязчивых мыслей по отношению к лежащему в основе мышления ассоциативному процессу [17]. Навязчивости «препятствуют нормальному течению ассоциативного процесса и тормозят его» [17], «мешают течению других мыслей и тормозят их» [14].
К.Шнайдер определяет навязчивости как «нечто, что не может быть вытеснено из сознания, хотя оно представляется бессмысленным или не имеющим оснований к тому, чтобы владеть сознанием» [26].
Наличие критического отношения. Критическое отношение является следствием эмоционального неприятия и оценки навязчивостей. В существующих определениях данный признак находит выражение через отношение к навязчивостям как к «посторонним» [9], «паразитирующим» [14] либо к «нездоровым», «болезненным» [3] переживаниям.
Подавляющее большинство определений психиатрических терминов является результатом профессионального соглашения, консенсуса. Проведенный нами контент-анализ основного понятийного аппарата общей психопатологии [12] литературных источников, включавших разделы по общей психопатологии в руководствах и учебных пособиях, изданные за последние 10 лет, выявил значительные расхождения в понимании и толковании ключевых психопатологических терминов.
Формальные расстройства мышления представляют собой гетерогенную в клиническом отношении группу расстройств. В рамках традиционного подхода количественные или формальные нарушения в отличие от качественных нарушений или нарушений мышления по содержанию выявляются при клиническом обследовании вне зависимости от конкретной тематики разговора.
Выделение отдельных клинических вариантов формальных нарушений мышления базируется на выявляемых изменениях темпа, последовательности, логических особенностей процесса мышления [13].
В одних случаях диагностика формальных нарушений мышления основывается преимущественно на вербальном отчете больных о субъективных переживаниях. К нарушениям, имеющим преимущественно субъективный характер, могут быть отнесены ментизм и шперрунг (симптомы насильственного мышления) [4]. В других случаях, напротив, формальные нарушения мышления могут не осознаваться и диагностироваться на основе анализа речевой продукции больных.
В уточнении нуждается вопрос о феноменологической сущности и диагностическом значении обстоятельного болезненно детализированного и персеверативного мышления. В подавляющем большинстве отечественных руководств и учебных пособий обстоятельное мышление расценивается как симптом, характерный для экзогенно-органических и эндогенно-органических заболеваний головного мозга. Между тем в диагностических указаниях к Международной классификации болезней 10-го пересмотра (МКБ-10) обстоятельность мышления рассматривается как один из признаков расстройств шизофренического спектра. В частности, гипердетализированное, обстоятельное мышление наряду со стереотипным, аморфным и метафорическим отнесено в группу признаков, характерных для шизотипического расстройства.
В основе обстоятельного, или лабиринтного мышления лежит неспособность больного отграничить главное от второстепенного, застревание на несущественных деталях. Обстоятельность мышления, как правило, сочетается с общим замедлением темпа мышления.
Болезненную обстоятельность мышления, не зависящую от тематики разговора, необходимо отграничивать от так называемой «бредовой детализации», обусловленной кататимными механизмами. Склонность к чрезмерной детализации, приведение ненужных подробностей при бредовой детализации выявляется только при обсуждении эмоционально значимых тем, связанных с болезненными переживаниями.
Заслуживает упоминания вопрос о соотношении терминов «обстоятельное» и «тугоподвижное» мышление. Одни авторы термины «обстоятельное» и «тугоподвижное» мышление рассматривают как синонимы [13], другие, подчеркивая близость понятий, расценивают обстоятельное и тугоподвижное мышление как разные степени выраженности нарушения подвижности и темпа мышления [4].
По-разному в литературе трактуется феноменологическая сущность персеверативного мышления. Согласно первой точке зрения в основе персевераций лежит нарушение темпа и подвижности мышления. На фоне общего замедления темпа мышления происходит застревание на одной идее, своеобразное «топтание на месте». Больные постоянно возвращаются к уже сказанному с многократным повторением одних и тех же слов, словосочетаний, фраз. Персеверативное мышление рассматривается в качестве особого варианта, разновидности обстоятельного мышления [13].
Другой подход рассматривает персеверативное мышление как проявление нарушения произвольности ассоциативного процесса. Клиническим проявлением персеверативного мышления считается непроизвольное (помимо воли и желания больного) повторение одних и тех же слов и фраз. При этом вербигерации расцениваются как одно из проявлений стереотипного мышления [3, 7].
При рассмотрении нарушений мышления по содержанию большинство авторов ограничиваются выделением навязчивых, сверхценных и бредовых идей. Однако в ряде изданий дополнительно выделяются доминирующие [20], овладевающие [13, 21] и бредоподобные [6, 11] идеи. В связи с этим актуальность приобретает вопрос о выделении дискриминирующих признаков, позволяющих разграничить доминирующие и сверхценные, овладевающие и сверхценные, бредоподобные и бредовые идеи. Доминирующие и сверхценные идеи рассматриваются как синонимичные понятия [7] либо разграничиваются по степени устойчивости к конкурирующим идеям и возможности рациональной коррекции [12, 20]. Овладевающие идеи в отличие от сверхценных всегда формируются на основе навязчивых идей [13, 21]. Стойкая утрата критического отношения свидетельствует о трансформации навязчивой идеи в овладевающую. Бредоподобные идеи, или бредоподобные фантазии занимают промежуточное положение между сверхценными и бредовыми идеями. С одной стороны, в отличие от сверхценных бредоподобные не основываются на реальных событиях и фактах, а с другой – в отличие от бредовых идей характеризуются большей изменчивостью, динамичностью, зависимостью от ситуационных факторов, видоизменением фабулы под влиянием разубеждения.
К сожалению, отсутствует единое смысловое наполнение терминов, характеризующих нарушения памяти. В более четком разграничении нуждаются термины «дисмнезия», «гипомнезия» и «амнезия». В одних литературных источниках термины «дисмнезия» и «гипомнезия» используются как синонимы [13], в других «гипомнезия» рассматривается как частный вариант «дисмнезии» [2, 6] либо, напротив, «дисмнезия» как разновидность «гипомнезии»
[7, 12]. Разные точки зрения существуют и по вопросу соотношения понятий «гипомнезия» и «амнезия». Одни авторы рассматривают «амнезию» как крайнюю степень выраженности «гипомнезии» [4, 6, 11], другие не только разграничивают, но и противопоставляют данные симптомы [2, 15, 20]. Сторонники второй точки зрения понимают под «гипомнезией» общее снижение памяти, тогда как при «амнезии», всегда связанной с той или иной степенью нарушения сознания, общего снижения памяти может и не быть. Открытым остается вопрос о правомерности употребления термина «прогрессирующая гипомнезия» для квалификации изменений памяти в процессе физиологического старения.
Заслуживает упоминания вопрос о семантике термина «фиксационная амнезия». В большинстве изданий под «фиксационной амнезией» понимается избирательное нарушение функции запоминании при сохранности памяти на события прошлого [15, 21, 22]. Альтернативная точка зрения предполагает рассмотрение «фиксационной амнезии» в качестве особого варианта «конградной и антероградной амнезии» [3].
В группу парамнезий, или иллюзий памяти традиционно включают псевдореминисценции, конфабуляции и криптомнезии. При этом одни авторы выделяют псевдореминисценции в качестве самостоятельного варианта парамнезий [2, 6, 19, 24], другие не используют данный термин для обозначения иллюзий памяти [22]. В связи с этим необходимо обсуждение вопроса о соотношении понятий «псевдореминисценции» и «конфабуляции». Термин «псевдореминисценции» по своему содержанию соответствует практически полностью значению термина «заместительные конфабуляции» обыденно-бытового содержания. В отличие от фантастических конфабуляций провалы памяти заполняются воспоминаниями о событиях, которые действительно происходили с больным, но в другое время.
По-разному трактуется в литературе один из наиболее важных психопатологических признаков парамнезий, характеризующий стабильность либо изменчивость содержания воспоминаний при конфабуляциях. В одних изданиях отмечается изменчивость содержания конфабуляций [4], в других, напротив, подчеркивается устойчивость, стабильность сюжета воспоминаний [19, 20].
Корсаковский амнестический синдром в литературе рассматривается в качестве самостоятельного психопатологического синдрома [4, 12, 15] либо в качестве одного из вариантов, особой разновидности психоорганического синдрома [24].
Большое количество близких по значению терминов используется для квалификации негативных эмоциональных расстройств – сужение эмоционального резонанса, эмоциональная нивелировка, эмоциональное уплощение, эмоциональное обеднение, эмоциональная тупость. Обилие близких по значению, без выделенных дискриминирующих признаков, затрудняет качественную оценку степени выраженности эмоциональной дефицитарности.
В этом контексте представляет интерес попытка разграничения симптомов чувственного оскудения и чувственной или эмоциональной тупости [12, 20]. Под «чувственным оскудением» понимается утрата тонких высших эмоций, тогда как под «чувственной тупостью» – потеря как высших, так и низших эмоций. Более того, существует мнение об относительной нозологической специфичности симптома чувственного оскудения для грубо органических поражений головного мозга и эмоциональной тупости – для шизофрении [20].
Разные точки зрения существуют в отношении дефиниций и положения в систематике аффективных нарушений симптома эмоциональной монотонности. В одних изданиях эмоциональная монотонность рассматривается в качестве негативного симптома, проявления «пониженной аффективной возбудимости» [3], в других – в качестве позитивного симптома, проявления «нарушения динамики эмоций» [15]. Выделение в качестве основного признака эмоциональной монотонности «отсутствия ситуационных колебаний настроения» [23] позволяет расценивать эмоциональную монотонность в качестве антонима к термину «эмоциональная лабильность».
По-разному трактуется в литературе соотношение понятий «эмоциональная лабильность» и «слабодушие». Предварительно хотелось бы отметить, что по отношению к термину «эмоциональная лабильность» используется термин «эмоциональная слабость». В одних изданиях слабодушие рассматривается как крайняя степень выраженности эмоциональной лабильности [12], в других – симптомы эмоциональной лабильности и слабодушия рассматриваются как качественно разные симптомы [2]. Разграничение эмоциональной лабильности и слабодушия в этом случае основывается на признаке, характеризующем наличие или отсутствие внешнего фактора, провоцирующего колебания настроения. При слабодушии изменения настроения всегда вызваны внешними причинами (слезы в ответ на горе или радость), тогда как изменение настроения при эмоциональной лабильности может происходить спонтанно, без внешней провокации.
Расширение границ международного профессионального сотрудничества имеет следствием увеличение числа понятий и терминов, заимствованных из других языков. Современная версия диагностических указаний разработана на основе основного международного языка – английского. В русскоязычной психиатрической литературе в последние годы достаточно широко используются заимствованные англоязычные термины. Использование при оценке и квалификации психического состояния заимствованных терминов без их предварительной адаптации и соотнесения с традиционным понятийным аппаратом может являться причиной диагностических ошибок. Механическое заимствование понятий, использование калькированного перевода иностранных терминов приводит к размыванию границ, утрате психопатологической терминологией конкретного содержания. Появление новых терминов определяет необходимость уточнения и переосмысления традиционных понятий. В уточнении и верификации психопатологического содержания нуждается широко используемый в англоязычной литературе термин «тангенциальное мышление». Неизбежно возникает вопрос, как соотносится тангенциальное мышление (мышление по касательной) с резонерским и аморфным мышлением. Вряд ли определение тангенциального мышления как «ответа не в плане задаваемого вопроса» [1] является корректным и обоснованным.
Описание и квалификация психических нарушений – обязательные составляющие диагностического процесса. Оптимальное соотношение описательных и квалифицирующих характеристик – непременное условие единообразного понимания психопатологических терминов.
В диагностических указаниях к МКБ-10 внимание фокусируется преимущественно на жалобах и описаниях своего состояния больными. В качестве диагностических признаков шизофрении и расстройств шизофренического спектра используются такие сугубо описательные характеристики, как «речевое обеднение», «бедность вербального общения» (шизофрения), «странные взгляды, оказывающие влияние на поведение и не совпадающие с субкультуральными нормами» (шизотипическое расстройство). К диагностическим критериям маниакального эпизода отнесены «повышенная говорливость», «повышенная общительность или фамильярность», «небольшие кутежи или другие типы безудержного или безответственного поведения».

С другой стороны, также не оправдано использование в диагностических указаниях исключительно психопатологических терминов путем простого перечисления симптомов болезни без раскрытия их содержания.

Сведения об авторе
В.И.Крылов – д-р мед. наук, проф. каф. психиатрии СПбГМУ им. акад. И.П.Павлова. E-mail: krylov2056@yandex.ru