Психиатрия Дневник психиатра (психиатрическая газета)
№04 2013

А.В.Снежневский стал директором Института судебной психиатрии им. проф. В.П.Сербского в 1951 г., в трудную для психиатрии пору. Не так давно прошла печально известная сессия ВАСХНИЛ, разгромившая «буржуазную лженауку – генетику». За этим последовали решения о перестройке советской психиатрии. Критиковались слабость и эклектичность теоретических концепций, не опиравшихся на учение И.П.Павлова. Тем острее прозвучали идеи А.В.Снежневского о значимости клинико-психопатологического подхода к оценке психического состояния больных. В воспоминаниях того периода сохранились его выступления на общеинститутских конференциях и клинических разборах. Нас, тогда еще молодых научных сотрудников и аспирантов, сразу же поразила его строгая взыскательность к самому процессу диагностики психического состояния больных. Иногда, сидя вполоборота к докладчику, с присущей ему несколько скептической улыбкой, профессор прерывал доклад вопросами, всегда уточнявшими какие-то детали, которые, как потом становилось понятным из его заключительного анализа, оказывались ключевыми для определения сущности психического расстройства. Эти рассуждения и сегодня поражают своей мудростью и какой-то сверхъестественной прозорливостью и значимостью, предвосхищая будущие исследования А.В.Снежневского и сформировавшейся в дальнейшем его школы. В те далекие годы строгие, подчас резкие замечания Андрея Владимировича воспринимались довольно болезненно, но сейчас я вспоминаю о них с благодарностью. В диагностике психического расстройства они навсегда определили первостепенную значимость психопатологического анализа в ряду других современных методов исследования. Строгость и взыскательность Андрея Владимировича по отношению к докладчику разительно отличались от его манеры общения с пациентами, которых он всегда терпеливо и внимательно выслушивал. При этом он задавал такие неожиданные вопросы, которые позволяли раскрыть психопатологические переживания больного, подчас впервые выявленные в процессе этой беседы. Он обладал удивительным умением располагать к себе подэкспертных, которые всегда настороженно относятся к собеседнику в условиях психогенно травмирующей ситуации. В начале 1950-х годов в судебно-психиатрической практике встречались особо сложные шизофреноподобные формы психогенных психозов. Это было связано с более строгими условиями содержания подследственных и значительными сроками наказания осужденных. А.В.Снежневского особенно интересовали эндоформные расстройства, среди которых наряду с психогенными психозами оказывались впоследствии психогенно измененные дебюты, манифестации или обострения шизофренического процесса. Несмотря на свою занятость, он нередко прибегал к повторному собеседованию с подэкспертным, пока не убеждался в правильности вынесенного заключения. Случалось, что такая повторная беседа могла поколебать его первоначальные выводы. И тогда он начинал рассуждать вслух. Высказывал свои сомнения в правильности первоначальной диагностики, анализировал и сопоставлял состояние пациента с предыдущим статусом, приглашая молодого докладчика принять участие в обсуждении. Такие консультации были очень поучительны, демонстрировали диагностическую значимость анализа внутрисиндромальных и межсиндромальных трансформаций. Проводившиеся клинические разборы впечатляли и навсегда остались методологической школой построения диагноза. Особенно внимательно и строго А.В.Снежневский относился к научным работам сотрудников, в том числе диссертациям аспирантов. Просмотрев мою почти законченную работу, он вынес убийственный вердикт: «В структуре психогенного галлюцинаторно-параноидного синдрома у Ваших больных Вы пропустили самое интересное – психогенный вариант синдрома Кандинского–Клерамбо». Его заключение поначалу повергло в шок. Однако это шоковое замечание, надолго отодвинувшее защиту, вспоминается сейчас с глубокой признательностью. Оно определило перспективность изучения синдромообразования и стереотипов течения психических расстройств, вызванных или видоизмененных воздействием психогенных стрессовых факторов, а также возрастными и гендерными особенностями. Андрей Владимирович проработал в институте чуть более года (09.1950–10.1951), но он успел передать свою убежденность в приоритетности клинического анализа при оценке психического состояния больного. При таком подходе клинические данные приобретают значимость объективных фактов, столь важных при решении экспертных вопросов. Тем более нелепыми казались обвинения, выдвигавшиеся на рубеже 1980–90-х годов в его адрес, упреки в превратной трактовке вялотекущей шизофрении. Эти не имеющие никакого отношения к психиатрии политические выпады не могли исказить образа ученого с мировым именем, создавшего современное теоретическое направление клинической психиатрии, врача-гуманиста, чья научная и практическая деятельность была всегда направлена не только на поиск эффективного лечения душевнобольных, но и на защиту их прав и интересов.