Психиатрия Дневник психиатра (психиатрическая газета)
№03 2015

Началось в эпоху античной культуры, еще до наступления нашей эры. Это была эпоха революционной смены мировоззрения. Мифология уступала место науке. Вместо: «Кто? Какой бог?» ставился вопрос: «Что? Какой закон управляет миром?».

Нет ни одного имени ученого, предшествовавшего этой эпохе. Только имена мифологических героев. А здесь с V в. до н.э.: Фалес (624–547), Анаксимандр (610–546), Пифагор (580–500), Гераклит (544–483), Левкипп (500–440), Эмпедокл (490–430), Сократ (469–399), Демокрит (460–370), Платон (427–374), Аристотель (384–322), Эпикур (341–270).

Среди первых в этом великолепном созвездии нужно вспомнить Пифагора или, если это имя собирательное, то пифагорейцев. Не так уж важно, что он первый заговорил о том, что душа помещается в голове. У него для этого было мало оснований. Сто лет спустя это же скажет другой великий идеалист древности античного мира – Платон. Но Платон придет к этому логически; обоснует это рассуждением: психическая деятельность наиболее сложна и должна быть помещена в наиболее совершенную форму. Наиболее совершенная форма – шар. Больше всего похожа на шар голова. Следовательно, психическая деятельность помещается в голове.

Оценивая Пифагора, нельзя не вспомнить, что 25 столетий живут его доказательства геометрических теорем (о сумме углов треугольника и квадратов катетов). Но, кроме того, пифагорейцы создали стройное учение о значении чисел, без которых невозможно никакое исчисление. Числам они придавали чрезвычайное значение; на числах строилось все – и мораль, и гармония.

И вот среди чисел Пифагор выделил ряд: единицу – неделимую монаду, из которой складываются все остальные числа, двойку – единство противоположностей, тройку – переход между противоположностями, четверку – как первую ступень гармонии; сложив эти четыре числа, он получил десяток, объявил его высшей формой гармонии и потому обозначил Вселенную как «гармонию десяти миров».

Гармония десяти миров оказалась слишком сложной (многозначной) для здравого смысла (а в то время наука прочно держалась за здравый смысл), а вот первая степень гармонии – четверка – легла в основу многих наук и распределений: четыре стороны света, четыре времени года, четыре периода возраста, четыре стороны квадрата, четыре стихии.

Перед этим мистическим обаянием четверки не устоял и Гиппократ.

В основу представления о строении человеческого тела он положил гипотезу Эмпедокла (485–425) о четырех началах, соответствующих стихиям: горячее – огню, холодное – воздуху, влажное – воде и сухое – земле. Соответственно этим началам Гиппократ создал гипотезу смешения четырех «соков», «влаг». Из этих четырех влаг только две являются реальными: кровь, которая по гипотезе Гиппократа образуется в сердце, и желчь, образующаяся в печени. Две другие: слизь, образующаяся в мозге (к слизи он причислял насморк, слезы, выделения кишечника и т.д.), и черная желчь, которая образуется в селезенке. Эту черную желчь никто не видел, она всегда была вымышленным веществом. Но все же это была первая гуморальная гипотеза, несмотря на свою наивность. Гиппократ думал, что тело (не организм, а тело!) бывает здоровым, когда наблюдается соразмерность в смешении этих частей. Если же какая-либо часть отделится и будет существовать сама по себе, тело болеет. Уравновешенное смешение Гиппократ называл «кразисом»…

В первых русских переводах и изложениях Гиппократа, сделанных с греческого подлинника, «кразис» назывался «добрым устроем», а нарушение равновесия – «смутой стихий». Типы «недоброго» смешения сводились к четырем гиппократовским влагам: «сухорлявому» и «тукостному», «горячему» и «волгостному» («Пчела», XI в.).

Я вспоминаю об этом потому, что слова «темперамент» – ни в том понимании уровня психической деятельности, который мы вкладываем в него сегодня, ни в смысле синонима «кразиса» – не было, и быть не могло. Гиппократ писал по-гречески, на латынь его перевели гораздо позже. Но в слово «темперамент» вкладывали телесно-соматический смысл.

Во всяком случае, Гиппократ нигде не описывает типов человеческой личности, используя наименования выделенных им типов. Яркое описание четырех темпераментов появляется в кодексе Салернской школы, т.е. в XIII в., хотя по сжатости формулировок нужно думать, что оно имело своих предшественников в эпоху раннего Средневековья. Но об этом упомянем ниже.

Гиппократ, описывая типы, писал о них, например, следующее: «Эта болезнь встречается у флегматиков. Если истечения (слизи) в утробе не произойдет (едва ли нужно было огрублять язык Гиппократа), то рождается флегматозный младенец. Когда вырастет, то будет иметь голову, полную шума. В детстве у них высыпают нарывы на голове, и будут они слюнявые и сопливые».

И вообще, в клиническом описании психических состояний Гиппократ не был мастером и тонким наблюдателем. У него есть два коротких отрывка о «Физиогномике». Вот примеры из них: «…рыжие, с маленькими глазами, с заостренным носом, злы, рыжие курносые добры. Со светлыми глазами, высокого роста, с маленькой головой и тонкой шеей, с узкой грудью, хорошо приспособлены…».

Один из комментаторов (Демар) обратил внимание на то, что при описании лихорадочного бреда Гиппократ пользуется четырьмя терминами, и даже придал каждому из них особое значение, но все это выглядит неубедительно («Эпидемии»). Правда, Гиппократ употреблял термины для обозначения психических расстройств (в переводах они называются то безумием, то помешательством): меланхолия, мания, парафрения, но к нам они пришли только как термины с совершенно иным значением.

Видимо, не очень внимательно следили за датами авторы, пользовавшиеся текстами, приписываемыми Гиппократу. Даже такой образованный ученый, как С.Н.Давиденков, писал: «…начиная от Гиппократа, опиравшегося на натурфилософии Аристотеля и Галена». Этого не могло быть: Аристотель жил на сто лет позже, а Гален – на пятьсот («Эволюционные и генетические проблемы в невропатологии»).

Некоторые пытаются усмотреть описание истерического припадка в следующем описании и рассуждении Гиппократа: «Когда женщина имеет более пустые сосуды, осушенная матка перемещается. Она устремляется к печени, бежит наверх к жидкости, так как иссушена, а печень полна влаги. Когда матка находится на печени, белки глаз закатываются, женщина становится холодной, иногда даже сине-багровой; она скрежещет зубами, слюна притекает в рот. Женщина похожа на страдающую геракловой болезнью («О женских болезнях»).

Неизвестно, откуда у Гиппократа появились мысли о мозге. Он не мог уделить ему достаточного внимания, да это было бы бесполезно, потому что никакой предварительной информации о мозге и его деятельности он не имел. Приводимый отрывок ничего не прибавляет к памяти о Гиппократе, и я привожу его больше по традиции: «Удовольствия и радости, тоска и скорбь возникают из мозга. Мы распознаем удовольствия и тягости, смотря по обстоятельствам, и не всегда нам приятно одно и то же. Этой частью мы мыслим и разумеем. От этой же части мы безумствуем, нам являются страхи и неуместные заблуждения. Все это случается, когда мозг окажется теплее или холоднее, влажнее или суше своей природы, или когда он почувствует какое-нибудь другое страдание. Когда мозг влажнее, чем требует природа, он приходит в движение, волнуется, и тогда он видит и слышит совсем иное. Те, которые безумствуют от слизи, спокойны, те, которые от желчи, крикливы и всегда делают что-нибудь несообразное» («О священной болезни»).

А вот в другом месте: «Мозг оказывает голове те же услуги, что и другие железы, помогает удалению влаги и производит болезни, когда посылает к нижним частям свой переизбыток. Истечения из головы происходят через уши, глаза, ноздри, через глотку и гортань, еще в спинной мозг и седалище. Эти истечения являются нечистотой мозга. Если потоки идут в нижние части, а не наружу, происходит изъязвление, а если не расходятся, происходит болезнь мозга» («О железах»).

Конечно, значение Гиппократа не в этих наивных высказываниях. Сила Гиппократа в том, что он был (и бессмертие!) первым, кто на месте языческой и мифологической магии сумел не только преодолеть ее, но и создать стройную, не потерявшую значения (так же, как теоремы Пифагора) медицинскую методологию.

Крупнейшие исследователи творчества и наследия Гиппократа писали о нем: «К Гиппократу надо идти не для того, чтобы изучать медицину; там следует искать дополнений, которые возвышают ум, укрепляют суждения и показывают последовательную работу поколений, ее ошибки и успехи, ее слабость и силу». «Заслуга Гиппократа во всем понимании врачебного призвания и в методе врачебного мышления и действия, остающимся истинным вечно» («Литтре и Нейбургер»).

На протяжении последующих столетий греческие врачи совершенствовали психиатрические знания. Во времена Александрийской культуры жили Герофил, производивший рассечение мозга (его именем назван каламус), и Эразистрат, предложивший определять ум и способности по площади мозга и глубине извилин. Но самой интересной фигурой на рубеже эпох была фигура римского врача Авла Цельса. Стоит сравнить описание методологии, данной им, с взглядами Гиппократа.

Цельс уже пытается как-то распределить душевные болезни. В специальной главе он описывает формы безумия. Кроме лихорадочного бреда, который он называет френитом, он описывает безумие без лихорадки – френезис, причем делит его на три разряда: при первом больной, хотя и сохраняет рассудок, но имеет ложные представления. При втором болезнь характеризуется мрачным настроением, а при третьем больного преследуют навязчивые образы.

Однако нужно иметь в виду, что перевод древних выражений и слов не может быть сделан адекватно нашим представлениям, поэтому все русские выражения только приблизительно, с большой долей домысла и догадки, передают содержание мыслей древнего автора.