Психиатрия Психические расстройства в общей медицине
№03-04 2017

Рецензия на отдельный (35-й) том периодического издания «Границы неврологии и нейронаук» – 
«Истерия: возвращение загадки». Под ред. J.Bogousslavsky (Hysteria: The Rise of an Enigma. Ed. J.Bogousslavsky, Basel, Karger, 2014)

Для цитирования: Дубницкая Э.Б., Жилин В.О. Истерия между неврологией и психиатрией. Рецензия на отдельный (35-й) том периодического издания «Границы неврологии и нейронаук» – «Истерия: возвращение загадки». Под ред. J.Bogousslavsky (Hysteria: The Rise of an Enigma. Ed. J.Bogousslavsky, Basel, Karger, 2014). Психические расстройства в общей медицине. 2017; 3–4: 57–62.


Hysteria between neurology and psychiatry

Review of a separate (35) volume of the periodical edition “Borders of Neurology and Neurosciences” (Hysteria: The Rise of an Enigma. Ed. J.Bogousslavsky, Basel, Karger, 2014)

E.B.Dubnickaya, V.O.Zhilin
Mental Health Research Center. 115522, Russian Federation, Moscow, Kashirskoe sh., d. 34
beatle92@mail.ru

For citation: Dubnickaya E.B., Zhilin V.O.  Hysteria between neurology and psychiatry. Review of a separate (35) volume of the periodical edition "Borders of Neurology and Neurosciences" - Hysteria: The Rise of an Enigma. Ed. J.Bogousslavsky, Basel, Karger, 2014. Mental Disorders in General Medicine. 2017; 3–4: 57–62.

Рецензируемое издание выполнено авторским коллективом, объединяющим европейских специалистов (преимущественно неврологов) из Франции, Швейцарии, Нидерландов и Великобритании при участии американских коллег (F.Boller, Bethesda и W.LaFrance, Providence). Жанр работы, редактором и одним из соавторов которой является профессор-невролог швейцарского (Монтрё) Центра заболеваний мозга и нервной системы Жюльен Богуславский (Julien Bogousslavsky), можно отнести к историко-эпистомологическому.
Книга, включающая 18 глав, посвящена известной с глубокой древности, но ко второй половине XIX в. «забытой» проблеме истерии, исследовательский интерес к которой возобновился благодаря трудам Жана-Мартена Шарко (Jean-Martin Charcot) и блестящей плеяды его последователей – Поля Солье (Paul Sollier), Пьера-Мари-Феликса Жане (Pierre-Marie-Félix Janet), Жозефа Бабинского (Joseph Babinski), Поля Рише (Paul Richer), Жоржа Жиль де ла Туретта (Georges Gilles de la Tourette), Зигмунда Фрейда (Sigmund Freud). Однако эта проблема до сих пор сохраняет свою актуальность, поэтому неслучайным представляется заглавие работы – «Истерия: возвращение загадки». Наряду с биографиями Шарко и ученых, принадлежащих к его школе, в ней рассматриваются выдвинутые выдающимися исследователями своего времени концепции истерии – клинической категории, наглядно демонстрирующей взаимосвязи неврологии с психиатрией.
В предисловии редактор указывает на сохраняющиеся до настоящего времени трудности квалификации истерических расстройств, неоднозначность существующих диагностических критериев, ограничения выдвигаемых гипотез и подчеркивает значимость и перспективность фундаментальных исследований, в частности с применением методов функциональной нейровизуализации нейронных цепей. По мнению автора заглавной статьи, такой подход, несмотря на то что результаты как нейроанатомических, так и функциональных методов визуализационной диагностики подтверждают установленный еще Шарко факт отсутствия стойких и воспроизводимых структурных поражений, позволит в будущем вскрыть истинную природу истерии.
Основной текст книги можно разделить на три больших раздела: обзор состояния проблемы истерии «до Шарко» (эволюции взглядов на эту проблему посвящена первая – одноименная – глава); вклад Шарко в пересмотр проблемы и его инновационная для той эпохи концепция и, наконец, развитие идей Шарко в исследованиях его учеников и выдвинутые ими модели истерии1.
Написанная почетным неврологом-консультантом британской клиники (Кингстон-апон-Халл) Дж.Пирсом (John M.S.Pearce) глава, открывающая книгу, знакомит читателя с основными господствовавшими в медицине до наступления «эры Шарко» теориями истерии, начиная с древних времен2 (от античной концепции «блуждающей утробы» и средневековой теории демонической одержимости до датируемого XVII в. отрицания гистерогенной природы истерии). Выдвинутое в эту эпоху представление об истерии как о «недуге ума с разнообразными соматическими симптомами», положившее начало исследованиям в рамках научных – медицинских – концепций, развивают британские ученые Томас Сиденгам (Thomas Sydenham) и Томас Уиллис (Thomas Willis), не только утверждавшие связь этой патологии с поражением высшей нервной деятельности, но и сообщившие о существовании истерических расстройств у мужчин и указавшие на связь истерии с ипохондрией.
Особая заслуга в изучении проблемы принадлежит Пьеру Брике (Pierre Briquet), имя которого до сих пор сохраняет известный истеро-ипохондрический синдром. В 1859 г. автор представил одно из первых проспективных исследований – 430 пациентов, наблюдавшихся в течение 10 лет, что позволило ему в рамках истерии как «невроза головного мозга» выделить предрасполагающие детерминанты (женский пол, «аффективный и впечатлительный темперамент», отягощенный семейный анамнез, низкий социальный класс, неблагоприятные жизненные события). Брике рассматривал истерию как хроническое заболевание, при котором «имитируются, но не симулируются различные болезни». Он писал: «истерик является актером.., исполнителем, но не спешите обвинять его, потому как он не играет, а искренне верит в реальность ситуации».
Другим признаваемым Шарко наряду с Брике предшественником его концепции является Джон Рассел Рейнолдс (John Russell Reynolds)3. Этот исследователь на заседании Британской медицинской ассоциации в Лидсе (1869 г.) сформулировал следующие критерии «псевдоневрологических» расстройств: ряд симптомокомплексов (паралич, спазм, боль, изменение восприятия ощущений), импонирующих как терапевтически резистентные и тяжелые заболевания головного или спинного мозга, могут зависеть от «патологического состояния идей и эмоций» и подвержены обратному развитию после устранения провоцирующего фактора. В связи с фактом ассоциации подобной симптоматики с разными заболеваниями нервной системы необходима ее дифференциация от органических поражений.
Глава 4 – «Клинические проявления истерии: эпистемологическая перспектива или трактовка современных практик сквозь призму исторического развития» (“Clinical Manifestations of Hysteria: An Epistemological Perspective or How Historical Dynamics Illuminate Current Practice”), выполненная безансонскими (университет Франш-Конте, Франция) неврологами при участии психиатра той же клиники4 – Эммануэля Хаффена (Emmanuel Haffen), отчасти повторяя исторические факты, изложенные в других главах, представляет собой попытку анализа взглядов, завершившихся отказом от «дуалистической концепции, предполагающей раздельные дефиниции (неврастения как болезнь тела и истерия как болезнь психики)» и переходом к выдвинутой в Диагностическом и статистическом руководстве по психическим расстройствам, 5-е издание (DSM-5), единой модели перекрывающихся функциональных расстройств с общим предрасполагающим фактором в виде «нервной слабости».
В этой главе приводится также детальная характеристика выделяемых в соответствии с современными официальными классификациями (DSM-IV, DSM-IV-TR, DSM-5) трех основных типов симптомов: пароксизмы/ атаки/острые проявления (большие и малые истерические припадки, каталептический ступор, пароксизмальная амнезия и сумеречные состояния), длительные функциональные симптомы (локальные истерические симптомы, анестезии и сенсорные расстройства) и висцеральные проявления (судороги, боль, общие и трофические расстройства).
Заслуживает внимания описание впервые введенной в DSM-5 категории «Функциональный синдром»5, при котором речь идет о физических/псевдоневрологических симптомах, не соответствующих или не сопоставимых по своей интенсивности с симптоматикой неврологического заболевания или «положительными» клиническими признаками (например, симптом Бабинского). Кардинальным признаком функциональных сенсомоторных и сенсорных расстройств является их парадоксальность или бессознательная/намеренная выразительность6. При этом не исключается возможность сочетания функциональных симптомов с органической патологией, что требует от врача особого внимания и высокой квалификации, обеспечивающей тщательный семиологический анализ и, соответственно, правильную диагностику.
Следует подчеркнуть, что в данной главе отмечен факт существования истерической личности, который в области психиатрии приобрел статус темы научных исследований. В то же время приводится лишь лапидарная характеристика истерической/драматической личности как о предрасполагающем к истерическим расстройствам факторе: внушаемость, патологическая лживость, склонность к фальсификации жизненного опыта. Дело, возможно, заключается в том, что авторами работы являются в своем большинстве неврологи, тогда как указанные проблемы – компетенция психиатров.
Однако, к сожалению, эта тема не только в обсуждаемой, но и в других главах подробно не освещается. 
В частности, авторы (A.Carota, P.Calabrese) главы 16 – «Истерия в мировом масштабе» (“Hysteria around the World”) фактически дублируют содержание (и даже структуру) главы 4, повторяя историю исследования истерии и характеристики диссоциативных и соматоформных/конверсионных расстройств, выделяемых в DSM III–IV-R. Основное внимание уделяется обоснованности пересмотра традиционных категорий в DSM-5. Введение в эту классификацию взамен конверсионных расстройств новой категории «Функциональные (псевдоневрологические) необъяснимые с медицинской точки зрения симптомы», по мнению авторов, согласуется с требованиями создания четких операциональных определений и инструмента исследования.
Глава 5 – «Эпоха и наследие Шарко» (“Jean-Martin Charcot and His Legacy”), выполненная Жюльеном Богуславским, посвящена деятельности «отца» концепции истерии как расстройства «динамического», реализующегося в отсутствие органического поражения мозга. Автор подчеркивает вклад Шарко в развитие психиатрии, «болезненно зарождавшейся из алиенизма7 в течение последней четверти XIX в.», и характеризующий этот период парадокс, когда неврологи активно занимались изучением болезней, не связанных с органическим субстратом, в то время как алиенисты искали поражение головного мозга при всех психических расстройствах. Одним из итогов деятельности Шарко и созданной им школы становятся открытие в 1875 г. кафедры психических и мозговых заболеваний, которую вплоть до 1916 г. занимали ученики Шарко – Бенджамен Балль (Benjamin Ball), Аликс Жоффруа (Alix Joffroy) и Жильбер Балле (Gilbert Ballet), и первые разработки моделей истерии, построенных с учетом психогенных факторов.
Вошедшим в историю психиатрии приоритетным исследованиям Шарко в области истерии [его наставником был ученик Этьена Эскироля (Etienne Esquirol) Жюль Баярже (Jules Baillarger), работавший психиатром в Сальпетриере] предшествовал опыт изучения соматических болезней (в частности, хронической пневмонии) и таких неврологических патологий, как рассеянный склероз, болезнь Паркинсона и инсульт.
В предложенной Шарко дефиниции [она во многом заимствована у Эрнеста Шарля Ласега (Ernest-Charles Lasègue)] истерия определяется как совокупность проявлений, имитирующих органическое заболевание головного мозга без выявляемых структурных изменений. Автор выделяет два типа клинических проявлений истерии: 1 – стигмы, рассматриваемые как хронические проявления, в том числе резко суженное поле зрения, гемианестезия или паралич и т.д.; 2 – истерические пароксизмы с выделением grande crise d’hysterie convulsive («большой судорожный припадок») с четырьмя последовательными фазами (эпилептоидный припадок, размашистые движения и клоунизм, страстные позы с истерической дугой и делирий). При этом выдвинутая Шарко медицинская модель истерии противопоставляется концепции школы Нанси о гипнотизме как варианте нормы, подчеркивается роль психотравмирующих факторов и конституционально/генетически заложенной восприимчивости к гипнотическому внушению (суггестивный механизм истерии) – «предрасположенность к истерии», которую Арман Труссо (Armand Trousseau) позже обозначит термином «подвижность нервной системы».
Клиническая прозорливость позволяла Шарко на протяжении всей его многолетней деятельности развивать и совершенствовать творческие идеи: по свидетельству его секретаря, даже завещание мэтра было проникнуто идеей необходимости пересмотра устаревших концепций истерии. Исследования Жана-Мартена Шарко стимулировали научный поиск, осуществляемый его учениками.
К числу выдающихся последователей Шарко, начинавших изучение истерии под его руководством и внесших значительный вклад в исследование проблемы, принадлежит З.Фрейд, проявивший особый интерес к истерии после визита в клинику Шарко (зима 1885–1886 гг.). Большинство первоначальных представлений З.Фрейда (истерия у мужчин, влияние подсознательных идей, роль психической травмы, психологических и сексуальных факторов), по мнению Жюльена Богуславского и Себастьяна Дигеза (S. Dieguez) [глава 11 – «Зигмунд Фрейд и истерия: этиология психоанализа?» (“Sigmund Freud and Hysteria: The Etiology of Psychoanalysis?”)], были заимствованы у Шарко и его ближайших последователей – П.Жане и П.Рише. Предложенная впоследствии Фрейдом совместно с Йозефом Брейером (Joseph Breuer) и надолго утвердившаяся в клинической психиатрии теория конверсии построена не без учета представлений Жане о «фиксированных подсознательных идеях». При этом базисной идеей модели конверсии является положение о транспозиции интрапсихического конфликта с попыткой разрешения в соматические проявления. В приводимом Фрейдом примере конверсии (случай Цецилии М.) пациентка страдает от лицевой невралгии после того как муж делает ей замечание, воспринимаемое «как пощечина».
Авторы главы указывают, что термин «конверсия», появившийся в ранних работах Фрейда, поначалу не относился непосредственно к «конверсионной истерии». Фрейд ввел его впервые в 1909 г. при обсуждении случая «маленького Ганса» (опубликован в 1905 г.) с тем, чтобы отличить конверсию от «тревожной истерии», наблюдавшейся у пациента. Предложенный Фрейдом в 1895 г. термин «невроз страха» отличается от дефиниции термина «тревожная (устрашающая) истерия» (“Angst Hysterie” – «истерия страха»), введенного Вильгельмом Штекелем (W.Stekel, 1908) и обозначающего фобию, при которой замещающий объект фокусируется на тревоге. Невроз страха в понимании Фрейда не предполагает участия замещающего объекта, причем объединение конверсий с «истерией страха» оправдано, поскольку в обоих случаях вытеснение имеет тенденцию к обособлению представления от соответствующего аффекта.
Несмотря на то что психоанализ уже изначально подвергался непрерывным нападкам, современные нейробиологические исследования (P.Halligan, S.David, 1999; E.Kandel, 1999; R.Carhart-Harris, K.Friston, 2010; D.Oakley, P.Halligan, 2013) позволили вернуть учение об истерии и гипнозе в ряд наук о головном мозге и тем самым рассматривать истоки психоанализа с новых позиций – в свете когнитивных нейронаук.
Следующая глава 12 – «Близость взглядов П.Солье и П.Жане» (“Paul Sollier, Pierre Janet, and Their Vicinity”, O.Walusinski) посвящена тем ученикам Шарко, которые в отличие от прямых консервативных продолжателей его учения – «стражей храма», в развитии идей наставника создают оригинальные концепции, получившие признание еще при их жизни. 
Инновационные взгляды и дальновидность П.Солье, отличавшего «органический мозг» (т.е. сенсомоторную область) от «психического мозга», который он располагал в лобной области, позволяют считать его одним из первых нейропсихологов. Бескомпромиссный материалист П.Солье внес большой вклад не только в науку об истерии, но и в разработку новых терапевтических методов – предшественников когнитивно-поведенческой терапии. Чуткость, вдумчивость, заботу о больном высоко ценили его благодарные пациенты и среди них – великий романист Марсель Пруст.
Представленная в фундаментальном труде П.Солье «Происхождение и природа истерии. Клинические и экспериментальные исследования психофизиологии» (“Genèse et nature de l’hystérie. Recherches cliniques et expérimentales de psycho-physiologie”. Paris, Alcan, 1897) теория истерии опирается на психофизиологию сна, и прежде всего парциального, доминирующего в определенных областях мозга. Автор выдвигает гипотезу, согласно которой истерия по существу является особым состоянием мозга, влияющим на большее или меньшее число его центров подобно «сонливости», своего рода сна, в частности пароксизмов амбулаторного автоматизма (расстройство сознания с внешне упорядоченным поведением), которые могут быть приурочены к периоду физиологического сна (сомнамбулизм/лунатизм). Из такого состояния пациента «можно пробудить, положив тем самым конец всем истерическим стигмам». Каждый мозговой центр, пораженный такого рода сном, перестает функционировать, что приводит к более или менее выраженным нарушениям в органической сфере, функционально связанной с ним в зависимости от степени погруженности в сон. К другой базисной составляющей патогенеза истерии П.Солье относит эмоциональное состояние пациента, следствием которого становятся анестезия, а затем и паралич.
Понятно, что, работая на рубеже XX в., П.Солье не мог быть осведомлен о существовании ингибирующей фронтальной гиперактивности, установленной в ходе современных нейробиологических исследований. Сравнивая свою теорию с концепцией «динамического поражения», предложенной Шарко 20 годами ранее, он соглашается с учителем, полагавшим, что истерия представляет собой не столько болезнь в обычном смысле этого слова, сколько «особый способ чувствования и ответов».
Освещая вклад в науку другого ученика Шарко – Пьера Жане, Эжен Минковский (E.Minkowski, 1939) распространяет на личность Жане следующее высказывание этого автора о своем учителе – Шарко: «он обладал талантом выявлять факты, которые до этого находились в тени, и тем самым приближать науку к тем областям, которые ранее были окружены завесой таинственности и суеверия». Сам Жане, возглавлявший основанную его учителем психологическую лабораторию в Сальпетриере и кафедру экспериментальной психологии в Сорбонне, основавший национальное общество психологов и «Журнал нормальной и патологической психологии», в своих публичных выступлениях со свойственной ему скромностью подчеркивал не свои заслуги, а приверженность клинической реальности. Он указывал, что сформулированная им психологическая концепция истерии, подтвержденная экспериментальными исследованиями, «не отступает ни от медицинской, ни от клинической истины».
Основанный на объективном обследовании пациентов клинический подход Жане к изучению истерии датируется 1892 г., когда автор предпринял исследование анестезии – прототипа его будущей концепции. В представлении Жане процесс подсознания, связанный с «рациональной физиологией головного мозга», формируется посредством синтеза перцепции и интерпретаций, варьирующих в зависимости от аффективного состояния субъекта. При нарушении синтетической деятельности возникает дефицит в форме анестезии (или паралича), вторичный по отношению к «сужению поля сознания». В итоге автор создает модель «фиксированных идей», имеющих сходство с непроизвольными автоматизмами, реализующимися за пределами сознания человека. Утратив способность к синтезу, субъект утрачивает и контроль над целостной психической деятельностью, что, по Жане, лежит в основе диссоциативного механизма истерии. Одним из наиболее значимых психологических последствий сужения области сознания, согласно этой концепции, становится целый ряд ощущений и образов, которые не ассимилируются с личностью. Хотя источником этих ощущений и образов является сфера бессознательного, тем не менее они хранятся в сознании субъекта и существуют либо в простой форме, либо объединяются и организуются в новую психологическую систему – личность, независимую от первой, изначальной. Эта «новая» личность может иногда приобретать доминирующее положение или сосуществовать с прежней. Большинство истерических проявлений соответствует этим различным формам ущерба, нанесенного целостной личности.
Эволюция представлений о «подсознательном», «фиксированных идеях» и «сужении области сознательного» позволила Жане выдвинуть идею дезинтеграции личности. Полагая, что диссоциация представляет собой патологическое расщепление психических процессов, приводящее к фрагментации личности на независимые друг от друга сегменты, Жане предваряет создание современных моделей расстройства идентичности и диссоциации.
По мнению автора рецензируемой главы, подтверждаемого проведенным рецензентами анализом современной литературы, в длительном процессе заимствований и переводов психиатрами разных стран эта идея прочно вошла в лексикон специалистов под термином «диссоциация» и в дальнейшем успешно развивалась не только психоаналитиками, но и основоположником учения о шизофрении – Э.Блейлером.
Хотя непосредственные контакты (переписка, личное знакомство) между Жане и Солье неизвестны, оба автора понимают истерию как «дефицит», чреватый развитием анестезии на физическом и амнезии на психическом уровнях.
Авторы (Jacques Poirier, Christian Derouesne) отдельной главы 13 – «Критика питиатизма: заслуги Бабинского» (“Criticism of Pithiatism: Eulogy of Babinski”) отдают дань вкладу этого ученика Шарко в исследование проблемы истерии, а именно – в сужение ее границ. Жозеф Бабинский (его фамилию носит «подошвенный феномен» – симптом патологически инвертированного подошвенного рефлекса, свидетельствующий о поражении пирамидного тракта), сменивший Шарко на посту руководителя клиники, получил признание отнюдь не за введение не прижившегося в науке термина «питиатизм», а благодаря предложенному им алгоритму дифференциальной диагностики истерических стигм от симуляции, органических и «физиопатических расстройств»8, до сих пор активно используемому в клинической практике. Ж.Бабинский подразделяет истерические симптомы на две самостоятельные группы. Первая группа (судороги, параличи, контрактуры, тремор, хореические движения, нарушения речи, дыхания, чувствительности в виде анестезии/гиперестезии, сенсорные расстройства) характеризуется связью своего возникновения/исчезновения посредством внушения («под влиянием убеждения или контрсуггестии»). Вторая группа (дермографизм, чрезмерно бурная эмоциональная реакция) образована феноменами, которые не могут быть воспроизведены с помощью суггестивного воздействия. Эти расстройства, выявляющиеся и у здоровых лиц, автор выносит за рамки истерических проявлений. В согласии с собственной типологией Бабинский предлагает отказаться от термина «истерия» в пользу неологизма «питиатизм» (греч. peitho- – убеждение и -iatos – излечение), определяемого как «патологическое состояние с развитием нарушений, воспроизводимых/редуцируемых при воздействии одного лишь убеждения/разубеждения». Тем самым концепция питиатизма соотносится с представлениями школы Нанси о гипнотизме. Хотя роль внушения и самовнушения в развитии истерической симптоматики очевидна, этот механизм не может быть распространен на все многообразие истерических расстройств. Клиническая реальность определила отказ специалистов от модели питиатизма. Тем не менее диагностика истерии неизменно опирается на исключение неврологических расстройств органической природы в соответствии с критериями, разработанными Ж.Бабинским.
В двух заключительных главах книги обсуждаются современное состояние проблемы в сопоставлении с традиционными моделями истерии и перспективы дальнейших исследований в области патологии этого круга. 
В главе 17 – «История физических и “моральных” методов терапии истерии» (“History of Physical and ‘Moral’ Treatment of Hysteria”, Emmanuel Broussolle et al.) – рассматривается эволюция представлений о методиках лечения истерических расстройств, подходы к которому в виде «физических» (физио-, гидро- и электротерапии, а в некоторых случаях и давление на область яичников) и «моральных» методов (общая, причинная терапия, отдых, изоляция, гипноз и суггестия) разрабатывались еще Брике, а затем и Шарко. На рубеже XIX и XX в. психотерапевтические, психоаналитические и суггестивные методы лечения были предложены Фрейдом и Бабинским. Во время Первой мировой войны медики, столкнувшись с большим числом посттравматических неврозов (неврозы военного времени), пришли к необходимости применения более «жестких» методов лечения (разряды электрического тока в сочетании с суггестивными методами). В наши дни в качестве основных методов лечения истерических расстройств рассматриваются (в зарубежной психиатрии) физиотерапия в комбинации с психотерапией, а в некоторых случаях – психоанализ. Причем признается необходимость использования антидепрессантов и транквилизаторов, а в последнее время специалисты активно применяют когнитивно-поведенческую терапию. Многократная транскраниальная магнитная стимуляция является относительно новым методом, доказавшим определенную эффективность у больных с конверсионным двигательным синдромом (дефицит движения или двигательное расстройство). Функциональные неврологические расстройства остаются трудноразрешимой проблемой. Это подчеркивает актуальность разработки терапевтических инноваций в будущем.
И наконец, в главе 18 – «Истерия сегодня и завтра» (“Hysteria today and tomorrow”, W.Curt LaFrance Jr.) кратко подводятся итоги изучения истерии и подчеркивается, что изменения концепции истерии коснулись лишь терминологической составляющей, но не понимания природы заболевания. К числу современных достижений в области диагностики автор относит появление видеоэлектроэнцефалографии (видео-ЭЭГ-мониторинг) – «золотого стандарта» дифференциальной диагностики эпилепсии и конверсионных пароксизмов, а также совершенствование диагностических критериев конверсионного расстройства (в DSM-5 – «Функциональное расстройство с неврологическими симптомами»). Аргументы автора, приводимые при анализе достижений в области терапии, соотносятся с данными, представленными в предыдущей главе. В качестве перспектив на будущее W.Curt LaFrance-младший рассматривает применение функциональной нейровизуализации и стандартизованную оценку физиологических параметров при соматоформных расстройствах. По его мнению, такой подход позволит окончательно «демистифицировать некогда загадочное явление» – истерию, расширить возможности определения механизмов этой патологии и понимания метакогнитивных функций, лежащих в ее основе, несмотря на отсутствие отражающих уникальность человеческой психики экспериментальных моделей.
Таким образом, читателю предстоит ознакомиться с книгой, информативной и увлекательной для неврологов, психиатров и психологов, а также врачей общей практики, историков и всех тех, кто интересуется эволюцией взглядов на одну из самых интригующих категорий в области медицинской науки и практики.

1 Сразу же отметим, что некоторые относящиеся к трудам Шарко сведения в контексте настоящей рецензии имеют лишь прикладное значение. Так, содержание глав 2 и 3, названных соответственно «Социоэкономические предпосылки трансформации истерии в период с XVIII в. до Первой мировой войны» (“Socioeconomic Background of Hysteria’s Metamorphosis from the 18th Century to World War I”; N.Edelman, O.Walusinski) и «Эпидемиология истерии конца века» (“Fin-de-Siècle Epidemiology of Hysteria”; J.Luauté), можно свести к признанию роли социальных, политических, экономических и культурных событий и прежде всего опыта Первой мировой войны не только в патоморфозе клинических проявлений истерии, но и медицинских взглядов на это заболевание. [Проблемы «военной истерии» того времени обсуждаются и в главе 15 – «Психоневрозы Первой мировой войны: истерия идет на войну» (“World War I Psychoneuroses: Hysteria Goes to War”), написанной безансонским (университет Франш-Конте, Франция) специалистом в области нейромышечных заболеваний (Laurent Tatu) в контексте сопоставления с современной категорией «посттравматическое стрессовое расстройство». Если на конец XIX в. – «золотой век истерии» – приходится расцвет учения и продвижение идей Шарко его учениками, то в дальнейшем наряду с типичными для той эпохи формами наблюдаются многочисленные метаморфозы с появлением все новых «неорганических расстройств – аватаров истерии», провоцированных воздействием новых психогенных факторов. Речь идет также о главах 7–10, написанных частнопрактикующим семейным доктором Оливье Валюзински (Olivier Walusinski) – Бру-Сюр-Шантерен, Франция, и нидерландскими специалистами: неврологами – Джустом Ханном (Joost Haan) и Питером Дж.Келером (Peter J.Koehler) в соавторстве с психологом Адрианом Каптейном (A.Kaptein), Университетская клиника Лейдена]. В этой части книги проблема истерии освещается с позиций гуманитарных наук на материале большой коллекции фотографий и рисунков, аутентичных клинических наблюдений, описаний прославленных публичных лекций, в которых Шарко не только демонстрировал больных, но и излагал свои прогрессивные и антиклерикальные взгляды, а также выделении истерических черт героинь выдающихся произведений художественной литературы (Эмма Бовари у Г.Флобера, Гедда Габлер у Г.Ибсена). Соответственно, эти главы не обсуждаются. 
2 Автор приводит справку, согласно которой существительное «истерия» появилось в лексиконе английских врачей лишь в 1801 г., французских – в 1812 г.; в качестве прилагательного стало использоваться французами после 1568 г., а англичанами – с 1615 г.
3 Напомним, что Дж.Рейнолдсу принадлежит также конкурирующая с теорией иерархической связи позитивных и негативных расстройств модель их независимого сосуществования, которая будет заложена в основу современной концепции позитивной-негативной шизофрении (T.Crow, 1980; N.Andreasen, 1982 и др.).
4 Во времена Шарко специалисты этой клиники (школа Нанси), руководимые Эрнстом Бернгеймом (Ernst Bernheim), возражали против понимания истерии как патологии, подверженной суггестивному внушению, полагая, что состояние сознания, вызванное гипнозом, является вариантом нормы. Модель внушаемости, уязвимости к суггетивному воздействию, предложенная школой Нанси, оказалась конкурирующей концепцией, противопоставляемой учению Шарко об истерии как о психической болезни. Связанной с этой темой дискуссии, в ходе которой обсуждались актуальные для того времени медицинские, юридические и общественные аспекты, посвящена глава 6 – «Гипноз и раздор с Нанси» (“Hypnosis and the Nancy Quarrel”). Эта дискуссия послужила основой создания научной базы для изучения явлений гипнотизма и внушения, усовершенствования техники применения гипноза, что впоследствии сделало его реальным и эффективным инструментом для исследования и лечения ряда психических заболеваний.
5 Представление о «функциональных заболеваниях», по мнению авторов (M.Paciaroni, Университетский госпиталь Перуджи, Италия, в соавторстве с редактором книги J.Bogousslavsky) отдельной части (глава 14), озаглавленной «На границе с неврастенией (функциональные синдромы)» [“The Borderland with Neurasthenia (Functional Syndromes)”], было впервые выдвинуто в конце XIX в. в связи с констатацией общих симптомов истерии и неврастении, подразделяемых первоначально на болезни «психики» и «тела».
6 Связь симптоматики с психотравмирующим событием из числа диагностических критериев при этом исключается, и, соответственно, происходит отказ от термина «конверсия», что мотивируется данными, полученными с помощью методов прижизненной визуализации головного мозга: выявление признаков снижения активности контралатерального таламуса при моторном дефиците, существование неизвестной еще неврологической дименсии с участием нейронных сетей.
7 Алиенизм (от фр. aliène – чужой) – термин, обозначавший в эпоху донаучной психиатрии специалистов, наблюдавших психически больных. 
8 Термином «физиопатические расстройства» Ж.Бабинский обозначает наблюдавшийся у солдат Первой мировой войны после незначительной травмы симптомокомплекс (паралич, контрактуры, гиперрефлексия), позволяющий исключить истерию или симуляцию на том основании, что патологическая симптоматика (например, мышечная атрофия, серьезные вазомоторные и трофические изменения кожного покрова, а также судорожные сокращения мышц) сохранялась под общим наркозом. Автор интерпретирует эти расстройства как органические, затрагивающие рефлексы симпатической нервной системы.

Сведения об авторах
Дубницкая Этери Брониславовна – д-р мед. наук, проф., проф., гл. науч. сотр. отд. по изучению пограничной психической патологии и психосоматических расстройств ФГБНУ НЦПЗ 
Жилин Виктор Олегович – аспирант отдела по изучению пограничной психической патологии и психосоматических расстройств ФГБНУ НЦПЗ. 
E-mail: beatle92@mail.ru