Психиатрия Всемирная психиатрия
№01 2013

Pargament и Lomax представляют религию как обоюдоострый меч: с одной стороны, помощь, саморегуляция, социальная поддержка, смысл и духовность; с другой - борьба и насилие. В этом комментарии я хотел бы обсудить значение такого понимания религии для религиозных людьми и применения его для психиатрических служб.
Отношение религиозных кодексов к воздействию религиозной жизни выражено ясно в следующей цитате из Вавилонского Талмуда, центрального текста ортодоксального иудаизма: “Раввины учат: ‘Это написано, ‘И Вы должны поместить слова моей Торы в Ваших сердцах (Второзаконие 11:18) и слова, ‘Вы должны поместить’, может также иметь значение ‘совершенное лечение’, т.е. Тора сравнивается с животворящей медициной’ ”.
Многие воспринимают влияние религии как полностью положительное по определению. Что это - отсутствие проницательности? Сочли бы религиозные люди наблюдения Pargament и Lomax оскорбительными? Как бы они отреагировали на некоторые конкретные обвинения в негативном воздействии религиозной борьбы или в возникновении религиозно мотивированного насилия?
Предоставляя психиатрическую помощь членам ультраортодоксального иудейского сообщества Иерусалима в течение последних трех десятилетий, мы неоднократно имели возможность размышлять о том, действительно ли религия является обоюдоострым мечом или живительной медициной? Оценивая религиозные особенности пациентов при первичных обращениях к врачам, мы обнаруживали доминирование новообращенных правоверных иудеев, и первоначально пришли к заключению, что изменения их религии ускорило их заболевание. При переоценке данных, однако, в анамнезе у большинства пациентов были выявлены проявления психических заболеваний до момента смены их религии. Эта перемена принесла облегчение на несколько лет, и затем прошлые проблемы появились повторно (1).
Наше внимание тогда сосредоточилось на обсессивно-компульсивных расстройствах (ОКР). Действительно ли ОКР более распространены в этой популяции, взращенной на законах и поклонении соблюдению формальностей? Эпидемиологические исследования ОКР на культурологическом уровне не включали измерение степени религиозности. Хотя при сравнении в исследованиях ОКР городских и сельских жителей, не было получено данных о том, что ОКР были более распространенными в сельских, более традиционных сообществах, которые и являются, вероятно, более религиозными.
Изучая ультраправоверных пациентов с ОКР, мы отметили, что содержание религиозных симптомов ОКР было сходно с таковым у нерелигиозного населения. Далее, несмотря на концентрированность пациентов на соблюдении религиозных законов в своей жизни, у большинства из них симптомы имели как религиозное, так и нерелигиозным содержание (2). Когда их спрашивали, видят ли они связь между своими ОКР и своей религией, их ответы отражали целую гамму возможных вариантов. От обвинения своей религиозной практики и учителей, до понимания того, что это была их собственная проблема (“Я понимаю, что это - моя проблема, как говорят: ‘Тора была дана не ангелам’, Тора для подверженных ошибкам людей”). Понимание того что, если бы они не были религиозными, это просто проявилось бы в другой форме. Создается общее впечатление того, что религиозная форма ОКР ("скрупулезность") не вызвана религией, но принимает религиозную форму, отражающую содержание и ценности религиозной жизни людей, страдающих психическими расстройствами (3).
Идеальным методом подхода к этим проблемам является проведение крупномасштабных эпидемиологических исследований. К сожалению, сдержанность ультраортодоксального [ультраправоверного] сообщества по отношению к участию в мирских проектах и, как результат, высокая частота отказа от участия, заставило организаторов недавнего исследования в Израиле исключать это сообщество с самого начала (4).
Религия основана на вере, и у верований, по определению, нет объективных доказательств. Сомнения в вопросах религиозной веры являются нормальным проявлением юности и ранней зрелости, - периодов жизни, когда люди, наиболее вероятно, претерпевают религиозные изменения, или же уменьшают, или увеличивают свое участие в религиозных обрядах (5). Для религиозного человека религиозные сомнения вызывают тревогу. Когда подростки становятся взрослыми, их мыслительные процессы созревают, и они, вероятно, научаются переносить амбивалентность сомнений. Таким образом, сомнения являются нормативными явлениями. Как и у всякого нормативного процесса, у них есть диапазон/спектр проявлений и степеней. Подобным образом, и эмоциональный ответ на сомнение различен, и на него будут оказывать влияние серьезные жизненные события, такие как тяжелое психическое заболевание, когда страдающий может, или найти помощь в религии, или спросить “почему мне? ” и “почему Он создавал мир с такими проблемами?”, что неизбежно приведет к сомнениям (6). Неясно, однако, ответственность за способность человека к сомнению должна быть возложена на религию.
Религиозно мотивированное насилие является проблематичным в существующем контексте. Мировые СМИ ежедневно предоставляют доказательства того, что оно существует. Редко это бывают действия отдельных людей, чаще организаций и стран, которые мотивированы религиозными верованиями. Убийства самого большого масштаба в прошлом столетии показали, однако, что это прерогатива не только одной религии. Так как такие действия оказываются организованными и идеологически обоснованными, то печальной правдой является то, что психиатрические службы, направленные на индивидуума, никак не могут повлиять на их предотвращение.