Психиатрия Психиатрия и психофармакотерапия им. П.Б. Ганнушкина
№06 2012

Резюме. Определены активности пролилэндопептидазы (ПЭП) и дипептидилпептидазы-IV (ДПП-4) в плазме крови больных с различными по структуре тревожными расстройствами и у здоровых добровольцев. При тревожных нарушениях отмечается статистически значимое повышение активности изученных ферментов по сравнению со здоровыми добровольцами. Не найдено достоверных различий в активностях ПЭП и ДПП-4 у больных в зависимости от структуры тревожного синдрома. При этом наблюдается тенденция к увеличению активности ПЭП при усложнении структуры синдрома. Наиболее высокими эти показатели являются у больных с тревожно-ипохондрическими нарушениями. Отмечается тенденция к более высокой активности ДПП-4 у больных с тревожно-фобическими нарушениями. Терапия бензодиазепином, не оказывая влияния на активность ПЭП, приводит к снижению уровня ДПП-4 в плазме крови больных с тревожными расстройствами.
Ключевые слова: пролинспецифические ферменты, дипептидилпептидаза-IV, пролилэндопептидаза, феназепам, тревожные расстройства различной структуры.

Activity of prolyn-specific enzymes in patients with anxiety disorders and its changes
during phenazepam’ treatment

N.N.Zolotov, T.S.Syunyakov, O.A.Dorofeeva, S.A.Syunyakov, K.N.Kolyasnikova, T.A.Voronina, G.G.Neznamov
FSBI Zakusov Institute of Pharmacology RAMS, Moscow

Summary. The plasma activity of prolyl endopeptidase (PEP) and dipeptidyl peptidase IV (DPP-IV) in patients with anxiety disorders of different structure and in healthy volunteers was determined. It is revealed that in patients with anxiety disorders compared to healthy volunteers a statistically significant increase in the activity of the enzymes studied was observed. PEP and DPP-IV activity didn’t change with anxiety syndrome structure. Along with that the tendency towards to increase of PEP activity was discovered as the syndrome structure becomes more complex. The highest activity was in patients with hypochondriac anxiety. Also the tendency was revealed that the DPP-IV activity was higher in patients with phobic anxiety. Benzodiazepine treatment didn’t change PEP activity but was associated with decrease of plasma DPP-IV activity in patients with anxiety disorders.
Key words: prolyn-specific enzymes, dipeptidyl peptidase IV, prolyl endopeptidase, phenazepam, anxiety disorders of different structure.

Введение
Тревожные расстройства представляют собой значимую медицинскую проблему. Их распространенность в популяции за 1 год составляет 18,1%, а в течение жизни – 28,8% [1, 2]. Тревожными расстройствами страдают 14% населения Европы (65 млн человек) [3], среди обращающихся в первичное звено медицинской помощи такие больные составляют 18% [4]. Для этих расстройств характерен высокий риск рецидивирования [5], с течением времени они склонны приобретать хроническое течение [6, 7]. Помимо этого выявляются частые коморбидные взаимоотношения тревожных и депрессивных расстройств [8] и проблемность вопросов их терапии [8, 9]. Все это определяет актуальность изучения механизмов генеза тревожных расстройств и поиск новых подходов к их патогенетической терапии. В связи с этим важны современные данные о мультифакториальном контроле тревожных реакций и разнообразии потенциальных «мишеней» фармакологического воздействия при их терапии [10, 11].
Одной из перспективных возможностей целенаправленного влияния на проявления тревоги является воздействие на систему нейропептидов [12]. Имеются данные о существенной роли пептидергических механизмов в патогенезе тревоги [13]. Многие исследования в этой области изучают возможность использования в качестве анксиолитиков препаратов, влияющих на системы нейропептида Y, кортиколиберина, холецистокинина и др. [14]. Последнее время привлекает внимание возможность модулирования активности ферментативных систем, субстратами которых являются нейропептиды [15, 16], в частности, пролинспецифических пептидаз дипептидилпептидазы-IV (ДПП-4) и пролилэндопептидазы (ПЭП), которые расщепляют множество биологически активных пептидов, в том числе участвующих в механизмах тревоги и депрессии [17, 18]. Клинические наблюдения и экспериментальные данные указывают на вовлеченность указанных ферментов, контролирующих уровень регуляторных нейропептидов, в патофизиологические механизмы этих нарушений [19, 20]. Выявлена взаимосвязь изменения активности ПЭП (EC 3.4.21.26) и ДПП-4 (EC 3.4.14.5) в сыворотке и плазме крови с выраженностью симптомов тревожности и депрессии у больных психиатрического и непсихиатрического профиля [21–23]. В работах M.Maes [24] показано, что при большой депрессии наблюдается оверэкспрессия ПЭП, тогда как активность ДПП-4 подавлена. Однако приводятся и противоположные данные [20, 23]. Показана обратная зависимость между выраженностью депрессивных нарушений и уровнем фермента ДПП-4 у больных, принимавших терапию интерфероном, известным фактором, провоцирующим депрессивные нарушения [21, 22]. Снижение концентрации ДПП-4 при депрессиях наблюдалось и другими авторами [19, 25].
В экспериментальных исследованиях лаборатории психофармакологии ФГБУ НИИ фармакологии им. В.В.Закусова РАМН была выявлена высокая тимоаналептическая и анксиолитическая активность ингибиторов ПЭП, превышающая в 5–10 раз активность классических психотропных препаратов – антидепрессанта амитриптилина и анксиолитика диазепама [26, 27].
Данные об изменениях активности пролинспецифических ферментов в клинике большой депрессии послужили основой разработки лабораторной модели тревожно-депрессивного состояния у крыс. После 2-недельного введения ингибитора ДПП-4 в раннем постнатальном периоде у животных развивалась сильно выраженная тревога, которая затем переходила в депрессию [28, 29]. На этой модели, а также на модели МПТФ-индуцированной депрессии была продемонстрирована высокая антидепрессивная активность двух синтетических ингибиторов ПЭП [30]. Также установлено, что при моделировании тревожно-депрессивных расстройств наблюдается увеличение активности обеих пептидаз в подкорковых структурах мозга [31, 32].


Все указанное выше определяет потенциальную перспективность целенаправленного исследования активности ПЭП и ДПП-4 в клинических условиях у больных с тревожными расстройствами, а также влияния на нее терапевтического применения анксиолитических средств.

Материалы и методы исследования
Исследование проведено у 36 больных (13 мужчин, 23 женщины) с тревожными расстройствами различной структуры в рамках генерализованного тревожного расстройства – ГТР (F41.1 по Международной классификации болезней 10-го пересмотра, n=10), тревожно-фобического расстройства – ТФР (F40.0, n=13) и тревожно-ипохондрического расстройства – ТИР (F42.1, n=13) в возрасте от 21 до 57 лет. Оценка выраженности тревожных нарушений до начала исследования свидетельствовала об умеренной их интенсивности – средний суммарный балл по шкале оценки тревоги Гамильтона
(HAM-А) составлял 20,56±5,62 балла. В качестве контрольной группы были отобраны 33 здоровых добровольца (17 мужчин и 16 женщин) без сопутствующей соматической и неврологической патологии в возрасте от 19 до 32 лет.
Схема исследования включала 7-дневный период применения плацебо для исключения из исследования плацебо-чувствительных больных (при эффективности плацебо более значительной, чем незначительный терапевтический эффект, – менее 3 баллов по шкале CGI «общее улучшение»), затем проводилась курсовая терапия феназепамом в стандартной суточной дозе 2 мг длительностью 14 дней.
Для оценки у больных исходной (фоновой) выраженности тревоги применялась шкала оценки тревоги Гамильтона (HAMA) [33], терапевтической динамики состояния – шкала оценки тревоги Гамильтона и шкала оценки выраженности симптоматики [34], терапевтической эффективности – шкала общего клинического впечатления (CGI) [35].
Кровь собирали из локтевой вены в пробирки BD Vacutainer с ЭДТА до начала терапии (день 0) и на 14-й день в утренние часы, центрифугировали и хранили полученную плазму до определения активности ферментов при температуре
-20°C не более 7 дней. Активность ПЭП и ДПП-4 определяли по гидролизу флуорогенных субстратов Z-Ala-Pro-MCA и Gly-Pro-MCA соответственно [32].
Статистическую обработку данных проводили с использованием непараметрических критериев Вилкоксона, Краскала–Уоллиса, Манна–Уитни и корреляционного анализа методом Спирмена. При проведении статистических расчетов использовались уровни достоверности при р≤0,1, р≤0,05 и р≤0,01. Статистические расчеты производились при помощи программ Microsoft Excel 2007, Statsoft Statistica 7.0.

Результаты и их обсуждение
Результаты сравнительного анализа активности ПЭП, ДПП-4 у больных с тревожными расстройствами и у здоровых добровольцев приведены на рисунке. При тревожных нарушениях отмечается статистически достоверное повышение активности изученных пептидаз по сравнению со здоровыми добровольцами (ПЭП: U=246, Z=4,73, p<0,001; ДПП-4: U=132, Z=5,96, p<0,001, критерий Манна–Уитни).
При сравнительном анализе активности пролинспецифических ферментов в плазме крови больных в зависимости от структуры тревожного синдрома не выявлено достоверных различий между больными 3 диагностических групп (ПЭП: H=1,050, p=0,591; ДПП-4: H=1,421, p=0,491, критерий Краскала–Уоллиса) – табл. 1. Однако наблюдалась тенденция к более высокой активности ПЭП по мере усложнения структуры синдрома, с наиболее высокими показателями у больных с тревожно-ипохондрическими нарушениями. Также отмечается тенденция к более высокой активности ДПП-4 у больных с тревожно-фобическими нарушениями. При этом активность ферментов в плазме крови каждой из оцениваемых диагностических групп превышала показатели контроля (для ПЭП Z=2,5, p=0,011, Z=3,674, p<0,001, Z=3,631, p<0,001 у больных ГТР, ТФР и ТИР соответственно; для ДПП-4 Z=3,11, p=0,011, Z=4,831, p<0,001, Z=4,420, p<0,001 у больных ГТР, ТФР и ТИР соответственно, критерий Манна–Уитни).
Феназепам в суточной дозе 2 мг и при длительности терапии 14 дней не оказывал влияния на активность ПЭП, но достоверно снижал активность ДПП-4 в плазме крови больных с тревожными расстройствами (табл. 2). При этом следует отметить, что in vitro феназепам в концентрациях до 1 ммоль/л на активность очищенных из крови человека пептидаз не влияет. Сдвиги активности ДПП-4 наиболее выражены у больных со сложными по структуре тревожными нарушениями (тревожно-фобическими и тревожно-ипохондрическими).

Для характеристики активности ПЭП и ДПП-4 у больных с тревожными расстройствами важно отметить отсутствие корреляций между исходной активностью ферментов в плазме крови и показателями состояния больных, оцениваемого по симптоматической шкале и шкале HAMA до начала терапии, что согласуется с результатами исследования Y.Yarpuz и соавт. [23]. Такие взаимосвязи выявляются при анализе соотношений терапевтических изменений под влиянием феназепама активности изучаемых ферментов и показателей психопатологической симптоматики: наличие корреляций между изменениями активности ПЭП и пониженного настроения (R=0,337, t=2,086, p=0,045), расстройств сна (R=0,393, t=2,086, p=0,045), динамики выраженности тревоги по показателю суммарного балла шкалы HAMA (R=0,356, t=2,220, p=0,033) и отсутствие корреляции между изменениями ДПП-4 у больных и редукцией у них психопатологических расстройств.
Оценивая полученные данные, можно полагать, что повышение активности ПЭП и ДПП-4 в плазме крови исследованных больных может указывать на возможное участие этих пролинспецифических пептидаз в патогенезе тревожных расстройств. Аналогичные по направленности изменения активности ДПП-4 выявлялись у больных с паническим расстройством (с агорафобией и без нее) [23]. Исследование уровня ДПП-4 у женщин, проходящих общемедицинское обследование, выявило отрицательную взаимосвязь определяемых у них тревожно-фобических проявлений по результатам оценочного вопросника и концентрации фермента в крови, связываемой авторами с генетической уязвимостью к возникновению тревожных расстройств [20]. Не исключено, что косвенным свидетельством роли пролинспецифических пептидаз в развитии тревоги являются данные об изменении их активности при депрессивных расстройствах [24, 36–38], учитывая высокую коморбидность депрессии и тревоги [8, 39], частую трансформацию тревожных расстройств в депрессивные, объясняемую общностью патогенетических механизмов [40] и рассмотрением ГТР в качестве продрома большой депрессии [41, 42].
Полученные результаты позволяют полагать, что, вероятно, при развитии тревожных расстройств происходят изменения уровня эндогенных нейропептидов, как известно, участвующих в модуляции анксиолитических и анксиогенных процессов [43]. К ним относятся нейропептид Y, нейропептид S, вещество P, рилизинг-фактор кортикотропина, аргининвазопрессин [44, 45]. Важно отметить, что эти нейропептиды являются природными субстратами ДПП-4, а для нейропептидов Y и S постулируется функция эндогенных анксиолитиков [46, 47].
По результатам нашего исследования можно полагать, что роль ДПП-4 более значительна в механизмах тревоги, чем ПЭП, на что указывают статистически достоверные изменения с тенденцией к нормализации активности ДПП-4 у больных как с «простыми», так и «сложными» по структуре тревожными расстройствами под влиянием терапии бензодиазепином. Можно предположить, что эффект снижения активности ДПП-4 в плазме крови больных в результате терапии феназепамом связан с пептидом DBI (диазепам-связывающий ингибитор), являющимся модулятором ГАМК-А-рецептора и одновременно природным субстратом фермента [48]. Известно, что у пациентов с паническими расстройствами содержание DBI в спинномозговой жидкости снижено по сравнению с нормой [49, 50].
Полученные нами результаты указывают на возможное участие пролинспецифических пептидаз в генезе тревожных расстройств.

Выводы

1. Установлено, что при тревожных нарушениях отмечается статистически достоверное повышение активности ПЭП и ДПП-4.
2. Выявлены позитивные терапевтические изменения активности ДПП-4 в плазме крови больных с разной структурой тревожных расстройств при применении феназепама, при отсутствии динамики ПЭП вне зависимости от структуры синдрома.
3. Полученные результаты позволяют предположить возможную роль ПЭП и ДПП-4 в развитии тревожных расстройств.

Сведения об авторах
Золотов Николай Николаевич – д-р биол. наук, проф., гл. науч. сотр. лаборатории психофармакологии ФГБУ НИИ фармакологии им. В.В.Закусова РАМН. E-mail: zolotovnn@gmail.com
Сюняков Тимур Сергеевич – канд. мед. наук, ст. науч. сотр. лаборатории фармакологической генетики ФГБУ НИИ фармакологии им. В.В.Закусова РАМН. E-mail: sjunja@bk.ru
Дорофеева Ольга Анатольевна – канд. мед. наук, ст. науч. сотр. лаборатории клинической психофармакологии ФГБУ НИИ фармакологии им. В.В.Закусова РАМН. E-mail: olga1118@yandex.ru
Сюняков Сергей Александрович – канд. мед. наук, гл. науч. сотр. лаборатории клинической психофармакологии ФГБУ НИИ фармакологии им. В.В.Закусова РАМН. E-mail: Siuniakov@mail.ru
Колясникова Ксения Николаевна – науч. сотр. лаборатории гетероатомных структур ФГБУ НИИ фармакологии им. В.В.Закусова РАМН. E-mail: kszolotova@mail.ru
Воронина Татьяна Александровна – д-р мед. наук, проф., зав. лаб. психофармакологии ФГБУ НИИ фармакологии им. В.В.Закусова РАМН. E-mail: tavoronina@comtv.ru
Незнамов Григорий Георгиевич – д-р мед. наук, проф., зав. лаб. клинической психофармакологии ФГБУ НИИ фармакологии им. В.В.Закусова РАМН. E-mail: neznamovpharm@mail.ru

Список исп. литературыСкрыть список

1. Kessler RC, Berglund P, Demler O et al. Lifetime prevalence and age-of-onset distributions of DSM-IV disorders in the National Comorbidity Survey Replication. Arch Gen Psychiat 2005; 62 (6): 593–602.
2. Kessler RC, Chiu WT, Demler O et al. Prevalence, severity, and comorbidity of 12-month DSM-IV disorders in the National Comorbidity Survey Replication. Arch Gen Psychiat 2005; 62 (6): 617–27.
3. Wittchen HU, Jacobi F, Rehm J et al. The size and burden of mental disorders and other disorders of the brain in Europe 2010. European neuropsychopharmacology. J Europ College Neuropsychopharmacol 2011; 21 (9): 655–79.
4. Spitzer RL, Kroenke K, Linzer M et al. Health-related quality of life in primary care patients with mental disorders. Results from the PRIME-MD 1000 Study. JAMA J Am Med Associat 1995; 274 (19): 1511–7.
5. Yonkers KA, Dyck IR, Warshaw M, Keller MB. Factors predicting the clinical course of generalised anxiety disorder. Brit J Psychiat 2000; 176: 544–9.
6. Noyes R, Clancy J, Hoenk PR, Slymen DJ. The prognosis of anxiety neurosis. Arch Gen Psychiat 1980; 37 (2): 173–8.
7. Ballenger JC, Davidson JR, Lecrubier Y et al. Consensus statement on generalized anxiety disorder from the International Consensus Group on Depression and Anxiety. J Clin Psychiat 2001; (62 Suppl. 11): 53–8.
8. Kessler RC, Wittchen HU. Anxiety and depression: the impact of shared characteristics on diagnosis and treatment. Introduction. Acta Psychiat Scand Suppl 2000; 406: 5–6.
9. Wittchen HU, Gloster AT. Developments in the treatment and diagnosis of anxiety disorders. Psychiat Clin North Am 2009; 32 (3): 13–9.
10. Воронина ТА, Середенин СБ. Перспективы поиска новых анксиолитиков. Эксперим. и клин. фармакология. 2002; (5): 4–17.
11. Середенин С.Б. Создание новых анксиолитиков с позиций мультифакториального контроля тревожных реакций. Психофармакология и биол. наркология. 2007; 7. Материалы III Съезда фармакологов России. Фармакология – практическому здравоохранению. Ч. 2. СПб.; с. 1944.
12. Hokfelt T, Bartfai T, Bloom F. Neuropeptides: opportunities for drug discovery. Lancet Neurol 2003; 2 (8): 463–72.
13. Кост Н.В., Мешавкин В.К., Зозуля А.А. Нейропептиды в регуляции тревоги. Психиатрия. 2010; 46 (4): 64–75.
14. Madaan V, Wilson DR. Neuropeptides: relevance in treatment of depression and anxiety disorders. Drug News & Perspectives 2009; 22 (6): 319–24.
15. Fricker LD. Neuropeptide-processing enzymes: applications for drug discovery. AAPS J 2005; 7 (2): e449–55.
16. Tinoco AD, Saghatelian A. Investigating endogenous peptides and peptidases using peptidomics. Biochem 2011; 50 (35): 7447–61.
17. Kanai K, Feher M, Lopata A et al. Molecular modeling studies of prolyl endopeptidase inhibitors. Acta Pharmaceut Hungar 1999; 69 (5): 240–6.
18. Mentlein R. Dipeptidyl-peptidase IV (CD26) – role in the inactivation of regulatory peptides. Regulat Peptid 1999; 85 (1): 9–24.
19. Yacoubi M, Vaugeois JM, Marguet D et al. Behavioral characterization of CD26 deficient mice in animal tests of anxiety and antidepressant-like activity. Behav Brain Research 2006; 171 (2): 279–85.
20. Emanuele E, Minoretti P, Martinelli V et al. Circulating levels of soluble CD26 are associated with phobic anxiety in women. Progress in Neuro-Psychopharmacology & Biological Psychiatry 2006; 30 (7): 1334–6.
21. Maes M, Bonaccorso S. Lower activities of serum peptidases predict higher depressive and anxiety levels following interferon-a-based immunotherapy in patients with hepatitis C. Acta Psychiat Scand 2004; 109 (2): 126–31.
22. Maes M, Capuron L, Ravaud A et al. Lowered serum dipeptidyl peptidase IV activity is associated with depressive symptoms and cytokine production in cancer patients receiving interleukin-2-based immunotherapy. Neuropsychopharmacology: official publication of the Am Coll Neuropsychopharmacol 2001; 24 (2): 130–40.
23. Yolac Yarpuz A, Yilmaz A, Soykan A et al. Levels of adenosine deaminase and dipeptidyl peptidase IV in patients with panic disorder. Turk psikiyatri dergisi. Turkish J Psychiat 2008; 19 (2): 149–56.
24. Maes M, De Meester I, Verkerk R et al. Lower serum dipeptidyl peptidase IV activity in treatment resistant major depression: relationships with immune-inflammatory markers. Psychoneuroendocrinol 1997; 22 (2): 65–78.
25. Elgun S, Keskinege A, Kumbasar H. Dipeptidyl peptidase IV and adenosine deaminase activity. Decrease in depression. Psychoneuroendocrinol 1999; 24 (8): 823–32.
26. Krupina NA, Khlebnikova NN, Zolotov NN et al. Synthetic inhibitors of prolyl endopeptidase exhibit antidepressant-like effects in rat models of anxiety-depression state. In: Antidepressants: types, efficiency and possible side effects. Edn.: Nova Science Publishers, Inc. 2010; p. 135–54.
27. Кушнарева Е.Ю., Крупина Н.А., Хлебникова Н.Н. и др. Активность пролинспецифических пептидаз в структурах мозга крыс с экспериментальным тревожно-депрессивным состоянием, вызванным введением ингибитора дипептидилпептидазы-IV в раннем постнатальном периоде. Бюл. эксперим. биологии и медицины. 2011; 151 (6): 619–23.
28. Хлебникова Н.Н., Крупина Н.А., Богданова Н.Г. и др. Влияние ингибитора пролилэндопептидазы бензилоксикарбонил-метионил-2(S)-цианопирролидина на развитие экспериментального депрессивного синдрома у крыс. Бюл. эксперим. биологии и медицины. 2009; 147 (1): 27–31.
29. Крупина Н.А., Кушнарева Е.Ю., Хлебникова Н.Н. и др. Экспериментальная модель тревожно-депрессивного состояния у крыс, вызванная введением ингибитора дипептидилпептидазы-IV метионил-2(S)-цианопирролидина в раннем постнатальном периоде. Журн. высш. нервной деятельности им. И.П.Павлова. 2009; 59 (3): 358–67.
30. Хлебникова Н.Н., Крупина Н.А., Орлова И.Н. и др. Влияние ингибитора пролилэндопептидазы бензилоксикарбонил-аланил-пролина на развитие экспериментального депрессивного синдрома у крыс. Бюл. эксперим. биологии и медицины. 2009; 147 (1): 261–6.
31. Крупина Н.А., Золотов Н.Н., Богданова Н.Г. и др. Активность пролилэндопептидазы и дипептидилпептидазы-IV в структурах мозга крыс с МФТП-индуцированным депрессивным синдромом. Бюл. эксперим. биологии и медицины. 2006; 142 (11): 497–9.
32. Золотов Н.Н., Наркевич В.Б., Назарова Г.А. и др. Нейролептическая каталепсия у крыс сопровождается активацией пролилэндопептидазы мозга и устраняется ингибиторами этого фермента. Доклады АН. 1994; 339: 691–3.
33. Hamilton M. The assessment of anxiety states by rating. Brit J Med Psychol 1959; 32 (1): 50–5.
34. Александровский Ю.А., Руденко Г.М., Незнамов Г.Г. и др. Унифицированная система оценки клинико-фармакологического действия психотропных препаратов у больных с пограничными нервно-психическими расстройствами. Метод. рекомендации. М., 1984.
35. Guy W. National Institute of Mental Health. CGI – Clinical Global Impression. In: ECDEU Assesment – Manual for Psychopharmacol Rev. Rockville, Maryland 1976; p. 217–22.
36. Maes M, De Meester I, Scharpe S et al. Alterations in plasma dipeptidyl peptidase IV enzyme activity in depression and schizophrenia: effects of antidepressants and antipsychotic drugs. Acta Psychiat Scand 1996; 93 (1): 1–8.
37. Maes M, De Meester I, Vanhoof G et al. Decreased serum dipeptidyl peptidase IV activity in major depression. Biol Psychiat 1991; 30 (6): 577–86.
38. Maes M, Libbrecht I, Van Hunsel F et al. Lower serum activity of prolyl endopeptidase in fibromyalgia is related to severity of depressive symptoms and pressure hyperalgesia. Psychol Med 1998; 28 (4): 957–65.
39. Hecht H, von Zerssen D, Krieg C et al. Anxiety and depression: comorbidity, psychopathology, and social functioning. Compr Psychiat 1989; 30 (5): 420–33.
40. Baldwin DS, Evans DL, Hirschfeld RM, Kasper S. Can we distinguish anxiety from depression? Psychopharmacol Bull 2002; (36 Suppl. 2): 158–65.
41. Clayton PJ, Grove WM, Coryell W et al. Follow-up and family study of anxious depression. Am J Psychiat 1991; 148 (11): 1512–7.
42. Breslau N, Davis GC. Further evidence on the doubtful validity of generalized anxiety disorder. Psychiat Res 1985; 16 (2): 177–9.
43. Landgraf R. Neuropeptides in anxiety modulation. Handbook of experimental pharmacol 2005; (169): 335–69.
44. Kash TL, Winder DG. Neuropeptide Y and corticotropin-releasing factor bi-directionally modulate inhibitory synaptic transmission in the bed nucleus of the stria terminalis. Neuropharmacol 2006; 51 (5): 1013–22.
45. Primeaux SD, Wilson SP, Cusick MC et al. Effects of altered amygdalar neuropeptide Y expression on anxiety-related behaviors. Neuropsychopharmacology: official publication of the Am Coll Neuropsychopharmacol 2005; 30 (9): 1589–97.
46. Thorsell A, Michalkiewicz M, Dumont Y et al. Behavioral insensitivity to restraint stress, absent fear suppression of behavior and impaired spatial learning in transgenic rats with hippocampal neuropeptide Y overexpression. Proceedings of the National Academy of Sciences of the USA 2000; 97 (23): 12 852–7.
47. Xu YL, Reinscheid RK, Huitron-Resendiz S et al. Neuropeptide S: a neuropeptide promoting arousal and anxiolytic-like effects. Neuron 2004; 43 (4): 487–97.
48. Tagore DM, Nolte WM, Neveu JM et al. Peptidase substrates via global peptide profiling. Nature Chem Biol 2009; 5 (1): 23–5.
49. Payeur R, Lydiard RB, Ballenger JC et al. CSF diazepam-binding inhibitor concentrations in panic disorder. Biol Psychiat 1992; 32 (8): 712–6.
50. Kosel M, Rudolph U, Wielepp P et al. Diminished GABA (A) receptor-binding capacity and a DNA base substitution in a patient with treatment-resistant depression and anxiety. Neuropsychopharmacology: official publication of the Am Coll Neuropsychopharmacol 2004; 29 (2): 347–50.