Психиатрия Психиатрия и психофармакотерапия им. П.Б. Ганнушкина
№02 2021

Killing me softly! Or treatment by death (on euthanasia) Part II

N.A. Zorin

Russian Society for Evidence Based Medicine, vice-president, Moscow

Summary
What is it in fact «legalization» of euthanasia and its rapid spread across the world? How is it embedded in the economic and cultural development of society? What has it already led to and where can it lead to in the time to come? 
How has medicine begun to evolve into its opposite, proposing killing as well as or instead of healing, forming an entire class of professional executioners as an integral part of the profession? How did the substitution of notions take place, forming an oxymoron: "involuntary good death"?
What is the role of the psychiatrist and is he in a position to judge the unbearability of sufferings of the dying, the presence of their "free will", their "awareness" of what they allegedly request, and even more so, not asking for? Why is euthanasia of the mentally ill fundamentally different from euthanasia in the case of body illnesses?
Keywords: life; death; euthanasia; euthanasia of the mentally ill; euthanasia of the healthy; model of medical development; economics of medicine; money; liberal worldview; language games; mercy; nazism; bioethics, bio-power.
For citation: N.A. Zorin. Killing me softly! Or treatment by death (on euthanasia) Part iI. Psychiatry and psychopharmacotherapy. 2021; 1: 50–57.

Эвтаназия детей

Детская Эвтаназия (Э.) стоит близко к умерщвлению душевно больных. В обоих случаях речь идет о людях потенциально или фактически беспомощных. Тех, что самим фактом своего существования делегируют право решения о своей жизни третьим лицам.
В Нидерландах соответствующая норма закона была принята в 2002 году, когда разрешили подвергать эвтаназии детей, но только достигших 12-летнего возраста. Бельгийские законодатели пошли еще дальше и возраст ограничивать не стали3. В декабре 2013 года Сенат Бельгии одобрил законопроект о детской эвтаназии. 
Уже тогда отмечалось, что «в законопроекте есть множество недостатков и недоработок, например, в нем не рассматриваются случаи, при которых один родитель может быть согласен на проведение эвтаназии его ребенку, а другой против».
Как всегда «честь» участвовать в этом и «право первой ночи», выпала «специалистам по психике»: «Для осуществления акта эвтаназии требуется подтверждение психиатром или психологом того факта, что ребенок осознает значение и последствия своего выбора». Окончательное решение о проведении эвтаназии может быть принято только с одобрения родителей. (Цитир. по: [1]).
Почему именно с 12 лет? Это как-то, кем-то обосновано? Наверное, за этим стоит соображение некой «зрелости психики»? Откуда оно? Найти какие-либо основания для такой возрастной границы не удалось.
Кое-что становится понятным (а точнее вовсе непонятным) при рассмотрении иных возрастных ограничений, таких как разрешенный возраст потребления алкоголя (Бельгия с 18 лет (крепкий алкоголь), Нидерланды с 16 лет (до 15% об. алкоголя) и с 18 лет (15% об. и более), и возраст разрешенного приобретения спиртных напитков (Нидерланды с 18 лет (15% об. и более ) …. Бельгия с 16 лет (пиво, вино), с 18 лет (крепкий алкоголь); [63]; возраст активного избирательного права (Нидерланды и Бельгия с 18 лет) [64]; возраст, когда можно вступать в сексуальные отношения («возраст согласия» и в Нидерландах (статьи 245 и 247), и в Бельгии (статья 372) составляет 16 лет) [65]. 
То есть пиво – с 16 лет, активное избирательное право – с 18 лет, сексуальные связи с 16 лет, а предварительное решение об эвтаназии, в случае если ребенок («…осознает значение и последствия своего выбора») – с 12 лет…. Аналогичная тенденция существует и в вопросах перемены пола4.  Если это не двойные стандарты, то что?5  
«Чарльз Лейн в статье для американского издания The Washington Post пишет: «Давать абсолютную медицинскую автономию кому-либо, кто еще слишком мал, чтобы голосовать или на законных основаниях вступать в половые отношения, — абсурдно. Такую возможность решать вопросы жизни и смерти нельзя давать даже тем незастрахованным от ошибки людям, у кого наичистейшие намерения», — добавил он. В Бельгии своего рода  либертарианская технократическая власть отбросила все эти сомнения: сторонники эвтаназии настаивают, что некоторые дети, даже наиболее юные, могут обладать той же умственной способностью принимать решения, что и взрослые, поэтому дискриминацией было бы отказать им в праве на ту же свободу выбирать эвтаназию на основании «надуманного» возрастного ограничения» [62]. 

ЗАКЛЮЧЕНИЕ

«Если жизнь не удается тебе, если ядовитый червь пожирает твое сердце, знай, что удастся смерть». Ф. Ницше

«Вы этого достойны!» 
Рекламный лозунг

Эвтаназия  въехала в общественное пространство в «троянском коне» благородной идеи помощи безнадежно больным и неимоверно страдающим людям, и на некоторое время угнездилась в пространстве медицины. «Нравственный иммунитет» «не заметил» подвоха и даже приветствовал ее в этой оболочке. Однако, попав в общественный организм, подобно вирусу, она начала захватывать все новые пространства (языковое, экзистенциальное, обыденной жизни и пр. – см. ниже). 
Никого уже не смущает обсуждение проблемы Смерти в рамках института поддержания Жизни (здравоохранения и медицины)6. То есть идеология и тактика  умерщвления обсуждается в рамках системы здравоохранения и утверждается путем голосования (решения властных политических структур и, еще хуже, аморальных в таких вопросах народных референдумов7). Ответственность не только «коллективизируется», но и отдается в руки профанного сознания. Это происходит, несмотря на то, что История, которая нас ничему не учит, помнит результаты одного такого «референдума» по поводу распятия Христа…

Эвтаназия как производственный процесс в рамках либеральной экономики и инструмент контроля экономически значимого поведения.

От борьбы со страданием к борьбе со страдальцами
Как уже говорилось выше, Э., как и медицина вообще, вписывается в принципы развития производства в пространстве Рынка (в нашем случае в пространстве либеральной экономики). В ассистируемых формах умерщвления реализуются рыночные принципы принуждающей к потреблению рекламы и разделения вины и ответственности. Последние размываются, «коллективизируются», превращаясь в дым, путем «достижения консенсуса» и выработки «процедурных правил» – технологических решений. В целом отношения врач-больной (умертвитель и умерщвляемый), как это происходит с другими видами отношений в пространстве Рынка, переходят на контрактную основу.
Как и в производственной деятельности, где прежде занимались ремонтом вышедшей из строя техники (а в медицине – лечили), потом просто стали утилизировать испорченное и устаревшее. Сначала частями, в виде замены вышедшего из строя блока (трансплантация отдельных «частей», в т.ч. напечатанных на биопринтерах), затем целиком – на свалку и переработку (эвтаназия), для чего предлагается применять «удобные, дешевые, экологически оправданные» устройства и материалы («удобная» капсула для умерщвления из «экологически чистых» материалов, она же – гроб). «Лишние», высвободившиеся «детали» организма, с уже знакомой нам нацистской практичностью, пойдут на повторное использование (мясо жирафа – на корм другим животным (см. Часть I настоящей статьи), органы – на трансплантацию [70]), а утилизированный материал – в «зеленое» дело возобновляемых ресурсов и энергии (автомобиль под пресс и на переплавку, тела умерших – для удобрения почвы [71])8. 
Характерная для нашего времени культура одноразового потребления [72] распространяется теперь и на саму жизнь, делая и ее также поистине одноразовой (без необходимости оставлять после себя хоть что-либо нетленное, даже в виде памятников на кладбище).
Еще один участник Рынка: страховые компании. Куда дешевле платить за Э., нежели за лечение9. Дело идет в сторону все большего удешевления, экономической рентабельности. Логическим концом такой тенденции будет обеспечить всех жителей быстрым и беспрепятственным доступом к самоубийству10. 
Бороться с рыночными механизмами получения прибыли с помощью неких моральных норм – все равно что «бороться» с их помощью с законом всемирного тяготения11. Поэтому ни светская, ни религиозная мораль в этом не преуспели.

Языковые игры как способ сокрытия смысла

Все эти процессы подкрепляются скрытой и явной рекламой (принуждение к потреблению e.g. «Австралия: шаги по легализации эвтаназии начнутся с рекламы») [74А], в частности, с помощью языковых игр, когда смерть представляется «достоинством»12, модным образом завершения жизни свободных, успешных и состоятельных людей, с «правильными», прогрессивными политическими взглядами13; говорится о недопустимости отказа в праве умереть» (!НЗ)14 и т.п.
Языковые игры призваны также затушевать, «онаукообразить» проблему путем присвоения ярлыков многочисленным «подвидам» умерщвления, вплоть до «переименования» нормальной медицинской практики и ее первоначальных целей, назвав стремление спасти больного любой ценой – дистаназией. Таким образом, Жизнь (и/или Здоровье) больше не противопоставляются Смерти, а, напротив, включаются в общий круг смыслов, «эвтаназийных» понятий с общим корнем «таназия»…
Можно видеть, как «неполиткорректное» (resp. нацистское) заявление о том, что «некоторые люди не имеют права на жизнь» (убийство «недостойных жизни душ» – (нем. Vernichtung lebensunwerten Lebens) [2] в современном эвтаназическом дискурсе заменяется на «все люди имеют право умереть»… А идея о том, что «государство (режим) для их же блага  должны их умертвить», сегодня заменяется на «государство не имеет права принуждать жить»15, но в обоих случаях это подается одинаково, как «убийство из сострадания» или «милосердное умерщвление»!)… То есть «тоталитарный дискурс» запрета на что-то заменен на «демократический дискурс» свободы от чего-то. От «химеры совести», наверное…
Само понятие «милосердного», как было показано выше, в языке представляет собой полную смысловую инверсию: опасной для выбранной жертвы Э. объявляется Жизнь (!). Для жирафа естественная среда полна опасностей и выпускать его туда «слишком жестоко», контрацептивы и стерилизация негативно влияют на здоровье животного. А это уже будет нарушение принципа благополучия. Искусственное поддержание Жизни ребенка лишь приносит ему лишние страдания16. Поездка в другую страну, где хотели попробовать вылечить его, будет для него утомительной. 
Вымывание стремительно ветшающей традиционной морали из пространства медицины происходит и с помощью встречного пересмотра ее базисных скреп: все больше работ по дезавуированию и/или иного прочтения Клятвы Гиппократа, которая объявляется выдумкой, покушением на свободу врачей и т.п. [79]; [80].
Исполнительное учреждение по умерщвлению у Гитлера Т4 эвфемистически называлось «Благотворительная организация для лечения и ухода за больными в условиях стационара»; нынешние организации по осуществлению Э. именуют себя правозащитными (Швейцария).

Либеральная идеология. Мода, ценности и создание чувства вины как инструменты «передачи дееспособности» третьим лицам

Выход Э. за пределы медицины в экзистенциальное пространство должен был обеспечиваться идеологически, созданием соответствующих ценностей, психологических ловушек и т.п. Надо подчеркнуть, что это не обязательно означает наличия некой «злой воли» (теории заговора), а может являться объективным «побочным продуктом» закономерностей экономического развития («Ничего личного…»).
Неолиберальная экономика «свободного выбора» породила технологии изощренной эксплуатации, которая на самом деле никакого выбора не оставляет, кроме как заболеть от истощения, когда болезнь становится бегством от реальности (и в последующем быть элиминированным из этой жизни, путем опять же «свободного выбора» права на смерть). Сама забота о здоровье, равно как и выбор, а иногда и осуществление смерти, превращена в «дело рук самих утопающих». С места событий [81]: «Возможно, больше всего досаждают инвазивные, но приглушенные команды, исходящие из медиа, государственных институтов, от рекламы, друзей или нанимателей с призывом ''максимизируй себя'', дерзай, ухвати свой кусок от уменьшающегося пирога, ''потому что ты того стоишь'' – хотя тебе и требуется это постоянно доказывать. Каждый день. <…> «…маленькие дети извиняются за свое неправильное поведение словами ''я хочу сделать правильный выбор'' (иными словами, ''ищу правильное решение''). Согласно результатам исследования криминологов Steve Hall et al., ''выбор'' становится вопросом жизни и смерти, когда одно-два неправильных решения могут превратить вас в законченного лузера. <…> В подобном мире депрессия, тревога, нарциссизм (примитивный механизм защиты своего инфантильного ''я'' от непреодолимой атаки извне) являются совершенно логичной реакцией. <…> Подтверждено (см.: [82]), что неолиберальные общества превращают своих граждан в соматически и психически больных людей…. <…>  В данном контексте депрессия может исполнять почти функцию самозащиты: она обеспечивает выход из сплошной конкуренции, в которой победа невозможна (см. также: [83]). С этой точки зрения интересен отмеченный в последнее время рост числа диагнозов психических болезней и ''расстройств развития'' (developmental disorders), включая состояния возбуждения и гиперстимуляции. Так, например, в случае СДВГ гиперактивность и отвлекаемость позволяют официально получить диагноз ''расстройства'' или даже ограниченной трудоспособности, вплоть до того, что такие люди якобы не в состоянии справиться с гиперстимулирующей средой, характерной для позднего капитализма. А с другой стороны, они абсолютно вписываются и соответствуют экономике непрерывного отвлечения, в которой на ваше внимание постоянно покушаются с целью им завладеть и использовать это в своих финансовых целях. <…> Неолиберализованная забота о здоровье требует от каждого человека взять на себя ответственность за свое собственное состояние или поведение. Помощь в сфере психического здоровья соответственно переформатируется и представляется как ряд ''исходов'', которые можно улучшать и измерять, и управление которыми следует как можно больше возложить на ''потребителя помощи''. Доступ к психиатрическому диагнозу и поддержке общественных служб здравоохранения (а также других) подчас зависит от заполнения дневников настроения или симптомов с использованием смартфонов или техник отслеживания Fitbit. Когда пациент занимается самомониторингом своего состояния, его все время побуждают демонстрировать ''выздоровление'' (recovery), независимо от долгосрочного поражения функций, а выздоровление основывается на ''способности трудиться'', так как достойный человек всегда занят работой. <…> Неолиберальные государства избавляют себя от затрат на оказание помощи через ее индивидуализацию и приватизацию. Людей с вызывающими беспокойство симптомами делят на ''опасных'', к которым могут быть применены меры наказания или авторитарного сдерживания, и остальных, которым остается справляться со своими проблемами, полагаясь на собственные или семейные ресурсы». 
В рамках «экономической целесобразности» (получения прибыли и манипулирования потребителями) понятно и насаждение принципов «наученной беспомощности» (ее также можно обозначить «наученной недееспособностью»), которая представляет собой способ создания чувства вины и передачи навыков и, главное, принятия решений от самого человека к «специалистам» различных учреждений, обладающих, как теперь говорят, нужными «компетенциями» [79]17. Перепоручительство заботы о себе специальным институтам (типа «центров сопровождения») на всех этапах жизни, вплоть до «сопровождения» на тот свет. Дорогу и способ отправиться туда, конечно же, лучше знают специально обученные люди18…
Этот механизм работает очень надежно и приемлется публикой с удовольствием и чувством облегчения еще и потому, что «свобода выбора» для подавляющего большинства – невыносима. Свобода всегда предполагает ответственность, непереносимую ответственность [72]. 
Кроме того, безусловно, искусительна иллюзорная идея Власти над Природой (здесь над собственной жизнью). «Если жизнь не удалась мне» (или, напротив, «от этой жизни все что можно уже взято»), то хотя бы/«даже» смерть «в моих собственных руках!». Здесь как бы сходятся две крайности, напоминающие описанные Э. Дюркгеймом «эгоистическое» (делаю, что мне вздумается) и «альтруистическое» (радость принесения себя в жертву, во имя Свободы выбора!) самоубийства [84], но в обоих вариантах «На миру и смерть красна». Еще недавно осуждаемый суицид становится предметом гордости.
В мировоззренческом плане все это подкрепляется целенаправленным формированием идей о том, что нельзя и не нужно терпеть страдания, жить «некрасиво» с разными болезнями, уродствами, старостью и пр., ограничивающими нашу «свободу» и снижающими «качество жизни»19, и лучше вообще не напрягаться20. Эта общая либеральная тенденция, когда «сложные» вопросы за тебя решат «специалисты», вкупе с постоянным поощрением получения удовольствия и «повышения качества жизни», блокирует любые устремления, кроме потребительских21. Становясь действительно беспомощными, ничего не умеющими, неспособными и не желающими напрягаться, чтобы переживать или бороться с трудностями жизни (болью, нищетой, утратами, старостью, депрессией или экзистенциальной пустотой22), люди становятся легкой добычей умертвителей. Если ты перестал потреблять, то тебе самое место на кладбище23.
Смерть в виде убийства и самоубийства, подобно другим грехам (прелюбодеянию, унынию, содомии и иже с ней, алчности, расточительству и др.) проделала экономический дрейф от первоначального несомненного греха, через медикализацию проблемы (суицидология) до статуса добродетели – эвтаназии. Таким образом, обрушивается последний оплот традиционной морали: сакральное отношение к смерти. Смерть захватывается технологией, причем не только в техническом, исполнительном смысле. 
В более широком контексте смерть (и самоубийство наряду с прочими грехами) оказывается включенной в идеальную манипуляционною среду подавления сопротивления, в атмосфере тотального чувства вины и неполноценности (как моральной, так и организменной), которая потом может использоваться для достижения любых интересов, любых социальных групп, конечной целью которых всегда является экономическое господство [79]. 
Право на смерть, которое провозглашает либеральное общество, парадоксально, но неразрывно связано с правом указывать другим сначала, как им жить, а потом – как и когда им умереть.
Итак, эвтаназия проделала ряд превращений, захватывая все пространства существования человека. От этимологии первичного значения – к множественным определениям разновидностей Э.; от исключительного – к рутинному (ритуальному, технологическому); от нравственного – к «научному» («объективно» существующему); от «научного» (дискутабельного) – к законному (утвержденному, необсуждаемому – «Dura lex, sed lex); «…от эвтаназии для неизлечимо больных к эвтаназии хронических больных, от эвтаназии при соматических заболеваниях – к эвтаназии при психических расстройствах, и от добровольной эвтаназии к принудительной»24. От Э. животных к Э. людей; от Э. взрослых к Э. детей. От соматического и психического, дальше, за пределы медицины, к экзистенциальному25; то есть к Э. для всех желающих (пока еще желающих!); и от «Э. для себя» (где решения принимает сам умерщвляемый) к Э. «для других» (где решения принимают другие); а так же, от Э. проводимой в рамках медицины, к Э. вне ее рамок, выполняемой «любыми незаинтересованными третьими лицами» (Швеция)26.
Как уже говорилось выше, эти трансформации понятны, в частности, в рамках развития медицины как производственного процесса в пространстве рыночной экономики [47]. Все развитие медицины, ее переходы от патерналистской «медицинской модели» медицины к «социальной модели» и далее к «экзистенциальной модели» [57], происходили внутри рыночной, производственной среды. Внутри этой среды менялись только «технологии обработки материала». Био-техно-власть постоянно проверяла границы и формы допустимой эксплуатации, меняя их в соответствии с желаниями масс27, которые сама же и формировала.
 «Экзистенциальная модель» медицины, в рамках которой возникла «забота о достойной человека смерти», когда в медицину вернулся священник [57, с. 63], благополучно растворилась в промышленной, рыночной, экономической среде, начав этот процесс еще на этапе ее «социальной модели». Моральные и правовые нормы Нюрнбергского кодекса (информированное согласие)28, как и последующая Хельсинская декларация, были благополучно захвачены Рынком29. Врачу достаточно однажды стать клиентом медицинской практики, чтобы на своей шкуре ощутить иллюзорность декларируемого нравственного прогресса медицины, фарисейскую, лицемерную сущность требований, предъявляемых к клиенту в рамках упомянутых деклараций – «обладать достаточными (?НЗ) знаниями», чтобы «принять осознанное свободное решение». «Достаточность», «Осознанность» и т.п. – принципиально неоперационализируемые понятия (они либо принципиально непроверяемы, либо проверяемы теоретически, путем специальных, конвенциональных длительных психологических исследований). 
А раз так, то они, будучи произнесенными, тотчас превращаются в лозунги. Ни один врач в современной системе организации медицинского образования не обладает «достаточными знаниями», чтобы в качестве пациента «принимать осознанные решения», если вопрос выходит за рамки его всегда узкой специальности (что уж говорить о не-врачах), не говоря уже о том, что в эпоху четвертой власти ни одно решение нельзя назвать свободным. Свобода была успешно заменена лозунгами о наличии Свободы30. «…эвтаназия постепенно становится ожидаемой. «Не сделать эвтаназию – значит обременять своих родных» <…> «Свобода выбора стала обязательством выбора»31 [46].
Точно такие же требования об «осознанности выбора», «понимания последствий» и пр. и т.п., предписаны и решениям об Э. Они возложены на самого умерщвляемого, в том числе на детей32. А верификация, проверка «истинности» и «обоснованности» этих решений, в зависимости от типа Э. и патологии умерщвляемого, возложены на психиатра и/или другого врача/консилиум врачей (коллективная домино-ответственность). 
Однако общество в лице своих представителей, принимающих решение или контролирующих таковые в сфере Э., как было показано выше, не обладает ни научными, ни иными объективными инструментами и, соответственно, доказательствами оправданности решений, принимаемых самим умерщвляемым, его законными представителями и/или врачами, или иными «работниками эвтаназийного дела». Есть только возможность конвенции или ее иллюзии, маскирующей принуждение к смерти33.
Поэтому граница допустимого в вопросах неестественной (медикализированной) смерти должна была бы проходить там, где совершается переход от «Э. для себя» 
(с относительно «свободным» решением умереть) к «Э. для других» (решение, которое вообще или почти не имеет отношения к воле потенциально умерщвляемого).
Все решения о чужой смерти должны были бы стать чередой исключений, вне каких-либо процедурных правил, где всегда должно преобладать право на жизнь, и неуместны любые «рациональные» подходы. 
Однако все это – благие пожелания, которые вряд ли осуществятся… В частности, если закон об Э. будет когда-либо принят в России, то мы получим все виды Э. «в одном флаконе»… одним пакетом, как мы уже получали многие подобные решения. И уже не остановить будет этот процесс…
Либеральные ценности возникли в результате «мутации культуры» [57], которая предопределила дальнейшее развитие определенной части общества. Произошедшие изменения нельзя отменить к.л. решениями и нельзя частично изъять из общей ткани этого развития. Есть только один выход: строить общественную жизнь по другим принципам. 
 Но возможно ли это в эпоху глобализации?

Благодарности: 
• Проф. П.В. Морозову, подавшему идею написания такой работы и снабдившему автора рядом материалов
• Елене Можаевой, предоставившей ряд уникальных материалов в ее переводе, которые не публиковались в России

Сведения об авторе
Зорин Никита Александрович, Общество специалистов доказательной медицины (ОСДМ), вице-президент, к.м.н., психиатр. Москва. nzorin@inbox.ru;  https://independent.academia.edu/NIKITAZORIN


1 В интернет-варианте этой рукописи все цитаты написаны синим курсивом. Все выделения, если не указано специально, сделаны мною Н.З. 
2 Часть I см. [61] Журнал им. П.Б. Ганнушкина №1 | том 23 | 2021, с. 34-44
3 Бельгия, где в 2014 году в закон об эвтаназии были внесены поправки, позволяющие медикам умерщвлять детей в любом возрасте по их просьбе, пишет Чарльз Лейн в статье для американского издания The Washington Post. Хотя за год, прошедший с момента принятия этой поправки, никто законом не воспользовался, но уже впоследствии эвтаназия детей перестала быть исключительно теоретической возможностью: с января 2016 по 31 декабря 2017 года бельгийские медики сделали смертельные инъекции трем детям, не достигшим 18 лет. Об этом свидетельствуют данные комиссии, которая регулирует эвтаназию в Бельгии. Самому старшему из них было 17 лет. В этом Бельгия не уникальна, поскольку в соседних Нидерландах эвтаназия разрешена с 12 лет. Но бельгийским медикам приходилось прекращать жизни и 9-летних, и 11-летних детей [62].

4 В Европе терапия по изменению пола, «… обычно разрешена по достижении 18-летнего возраста. Однако в некоторых странах, например в Нидерландах, трансгендеры в юном возрасте могут получить лечение для замедления полового созревания …» [66]. Более свежие данные: гормональную терапию можно получить. <…> В Испании, Польше и Нидерландах родительское согласие нужно только до 16 лет, а в Латвии — до 14.<…> …в Нидерландах можно начинать с 12 лет, а в некоторых странах в случае родительского согласия вообще нет минимального возраста для ее начала [67]. 
Правда, им еще далеко до США, где, например в штате Орегон, уже давно дети с 15 лет могут самостоятельно принимать решение об операции по смене пола. При этом «15-летним подросткам запрещено водить машину, делать татуировки и даже ходить в солярий, а легально купить спиртное или сигареты молодые люди могут только в 21 год»….[68]. 
5 Как можно видеть, в вопросах манипулирования людьми, удобного или выгодного для либеральной власти, она отменяет возрастные ограничения, не стесняясь двойных стандартов. Зачинать жизнь можно только с 18 лет, а заканчивать ее – с 12-ти…. Избирать власть можно только с 18-ти, а вот свергать ее – начиная с любого возраста (никого не смущает «политическое развращение малолетних» – использование детей на протестных мероприятиях в рамках цветных революций и т.п.)…. Неприкрытый цинизм происходящего можно назвать не иначе как «либеральным плевком» в физиономию всего остального человечества.
6 Не удивлюсь, если завтра появится «Департамент Эвтаназии МЗ РФ»….
7Экс. министр здравоохранения В.И. Скворцова предлагала провести общенародный референдум по вопросам Э. Типичный пример перекладывания ответственности на «народ». Недопустимо и аморально передавать право решения специальных вопросов – обывателям, особенно в вопросах Жизни и Смерти других людей (e.g. смертная казнь или Э.). Смерть это всегда «смерть другого»…. В этом легко убедиться, наблюдая ковидные бунты против «ущемления свобод». Об этом всегда говорили классики, Л.Н. Толстой («Смерть Ивана Ильича»), а ныне И. Бродский: «Смерть – это то, что бывает с другими». И. Бродский. Цитир. по: [69]. По поводу таких коллективных решений (будь то референдум или иной консилиум) уже было хорошо сказано Томасом Карлейлем: «Я не верю в коллективную мудрость невежественных индивидуумов».
8Странно, что пока еще не обсуждаются возвращение к использованию волос для набивания матрасов, золотых коронок (наверное, в силу современного преобладания фарфоровых), мыловарения и т.д. и т.п. Думаю, что по мере укрепления неолиберальных ценностей эта застенчивость будет вскоре преодолена….



9«Смерть — это не сострадательная забота. Когда эвтаназию легализуют, она неизменно будет самой дешевой «медицинской помощью», – Кристен Хэнсон  [73]. В Нидерландах эвтаназия входит в стоимость стандартного медицинского полиса.
10Такие идеи уже высказывались в Нидерландах партией D66 (демократы-1966; личное сообщение), и, к счастью, пока только как некое мнение. Наша пресса несколько поторопилась объявить их чуть ли не «временно замороженным» проектом [10].
11 Все выгодоприобретатели, из соображений неких приличий, озабочены идеологическим оформлением своей деятельности путем декларации тех или иных «моральных принципов». Но, как показывает реальность, слишком часто их никто и не собирается соблюдать. См. [74].
12 Ср. с рекламным лозунгом: «Вы этого достойны!»
13 Социологический анализ из Голландии: «Точно так же прогрессивные политические взгляды были связаны с более высокими показателями эвтаназии….». Также показатели были ниже у верующих, выше у состоятельных граждан… с более высоким доходом семьи и хорошей самооценкой психического и физического здоровья, «возможно, потому, что обеспеченные и здоровые могут быть более склонны просить помощи в смерти, когда они действительно страдают…». После учета этих факторов по-прежнему существует 7-кратная географическая разница в уровнях эвтаназии по стране, которой не было очевидного объяснения. «Необъяснимая часть вариации может включать возможность того, что часть практики эвтаназии, возможно, придется понимать с точки зрения недостаточного (!НЗ), чрезмерного или неправильного использования» [75].
14 «Пришло время дать людям, страдающим - и не только неизлечимо больным, – фундаментальное право человека контролировать жизнь и решать, как с ней покончить» [76].
Э. детей в Бельгии: «К счастью, таких детей очень мало, но это не значит, что мы должны отказать им в праве на достойную смерть» [77].
И, наконец, категорично: «Государство не имеет права принуждать жить» [11].
15 Следующим этапом теоретически может стать легализация любого пока еще осуждаемого поведения: скотоложества, педофилии, инцеста, каннибализма и т.д. А убийство, находящееся пока еще под контролем государства, тяготеет перейти в убийство как «неотъемлемое право» желающего его совершить… Когда швейцарцы вынуждены были признать, что они (иногда) едят кошек, они, по привычке, пытались приписать это коммунистической пропаганде, но будучи приперты к стенке тотчас отреагировали: «Заместитель главного редактора Le Matin Филипп Мессейе <…> написал, что не нужно никого осуждать за пищевые привычки и заглядывать в тарелку другому. Каждый может есть все, что ему нравится, если это не нарушает закон – а поедание котов и собак в Швейцарии не запрещено» [78]. 
16 Это типичный пример предпонимания. Кто может доподлинно судить, каковы страдания находящегося в коме больного? Понятно, что страдания (или неудобства) здесь очевидны только у близких умирающего и обслуживающего персонала.
17 Скоро никто не сможет почистить зубы или подтереться без «медико-социального сопровождения» и приложения к смартфону; а уж тем более когда речь идет о пороках. «Добродетель это порок, переданный в управление третьим лицам» [Ibid.].
18 Нет! Не Харон, как вы подумали, а «наши дипломированные специалисты»…
19 «Согласно концепции Мишеля Фуко, в XIX в. начинает формироваться новый тип власти, который он назвал био-власть или био-техно-власть. 
В предшествующий период власть представала прежде всего в формах распоряжения суверена жизнью и смертью, а также собственностью подданных. Теперь она приобрела форму заботы о качестве человеческой жизни – ее здоровье и эффективности» [57].
20 Вот это и есть точка рождения предпонимания о том, что смерть лучше страдания, о чем говорилось выше [ibid.].
21 Это и есть блокировка «свободы воли». Вся жизненная философия сводится к тому, что если я не могу больше получать удовольствия, потребляя, то и жить незачем! (Повторюсь: «ковидные бунты» по всему «цивилизованному» миру – наглядное тому подтверждение). Одним из образцов для подражания выступает с восторгом растиражированная СМИ, и пугающая своей «естественной красотой» 75-летняя Жаклин Женкель, летающая на параплане и подживающая с 30-летним «партнером». Не будучи чем-либо больной, она назначила дату своей смерти, которую должен снимать на видео ее собственный сын [11]. Пример, несомненно, найдет подражателей.
22 Там, где раньше в вопросах жизни и смерти находились религия и философия, теперь находится… эвтаназия. А вся «философия» сегодня сконцентрированно выражается словами Полонского: «У кого нет миллиона – могут идти в ж@пу!»… [79].
23 Странно, что никто из современных эвтанайзеров не написал еще на дверях своего рабочего помещения слова Заратустры: «Если жизнь не удается тебе, если ядовитый червь пожирает твое сердце, знай, что удастся смерть». 
24 Глава медицинской части Американского фонда по предотвращению самоубийств доктор Герберт Хендин. Цит. по [1]) В этом месте происходит инверсия смысла самого понятия Э. Я не видел, чтобы кто-то спросил: «Господа! Как это «благая, легкая смерть» может быть принудительной?». Но подмена уже совершилась, никто не обеспокоен подменой, и машина покатилась дальше…
25 Там, где «экзистенциальная Э.» не разрешена, можно найти обходной путь: Согласно бельгийскому закону 2002 года, эвтаназия для "усталости от жизни" не допускается. Но врачи могут обойти закон, диагностировав "полипатологию" – совокупность недугов, которая есть почти у каждого пожилого человека, – и это будет считаться достаточным для эвтаназии. "Полипатология" была причиной 19,4% всех зарегистрированных случаев эвтаназии в 2019 году и в "ошеломляющих" 47%  всех Э. несмертельно больных [85].
26 «…если голландское и бельгийское законодательство сводит эвтаназию к медицинскому содействию, то шведская правовая практика не выделяет специального субъекта ее осуществления. После прохождения традиционной процедуры принятия и подтверждения решения может быть приглашено любое незаинтересованное лицо, действующее исключительно из гуманных соображений. Чаще всего приглашается один из членов известного в Швеции общества «Выход» [1].
27 Подобно тому, как это показано в мультипликационном фильме «Контакт». https://www.kinopoisk.ru/film/261598/
28 «Прежде всего, необходимо добровольное согласие испытуемого, которое означает, что лицо, вовлеченное в эксперимент, имеет законное право дать такое согласие и обладает свободой выбора без какого-либо элемента насилия, обмана, мошенничества, хитрости или других скрытых форм принуждения; обладает достаточными знаниями, чтобы понять сущность эксперимента и принять осознанное решение. Последнее требует, чтобы до предоставления согласия испытуемый был информирован о его характере, продолжительности и цели; методе и способах, с помощью которых он будет проводиться; обо всех возможных неудобствах и рисках; о последствиях для его здоровья и морального благополучия, которые могут возникнуть в результате участия в экспериментах» [57].
29 «Информированное согласие», равно как и «раскрытие конфликта интересов», и множество др., прежде всего, представляют собой маркетинговые механизмы перекладывания вины за потенциально недобросовестную практику на самого потребителя [86], [87].
30 Думаю, не надо объяснять, что не только медицина, но и вся человеческая жизнь, где можно найти слово «Свобода», в рамках либеральной экономики трансформируется аналогичным образом. 
31 «Фталистический суицид» Дюркгейма, см. [84].
32 Я настаиваю, что на самого человека возложена только ответственность за решение умереть. Именно ответственность, искусно, с помощью декларативных ухищрений (всякого рода «информированных согласий» и пр.), выдается за само «свободное и осмысленное решение». Иначе говоря, решение уже принято за вас, а вот ответственность за него, соблаговолите принять на себя….
33 Умертвителю, как и врачу в случае «информированного согласия», в конечном итоге становится важна только подпись заинтересованных лиц под договором.